Интимная жизнь элиты

Всегда сумрачный, словно в плохом настроении, Сахаровский сумел своим жестким характером навести порядок. О шефе разведки никто не сказал плохого слова. Хотя он нес на себе груз «мокрых дел». По его приказу были убраны со сцены ярые антисоветчики.

Он лично приказал ввести в организм ирландца Шина Берка отравляющее вещество, медленно разрушающее здоровье и прежде всего головной мозг. Это произошло перед отъездом того из Москвы. Шеф разведки опасался, что Берк, как участник операции по вызволению из английской тюрьмы агента КГБ Дж. Блейка, вернувшись на Запад, расскажет подробности пребывания Блейка в Союзе и этим поставит его жизнь под угрозу.

Говорят, что Берк скончался в Ирландии в возрасте сорока семи лет от беспробудного пьянства.

Упрямству Сахаровского не было конца, если это касалось разведки…

После Сахаровского пришел Федор Мортин. Бывший сотрудник аппарата ЦК КПСС, натасканный Сахаровским, воспринимался не всеми: считали, что он не совсем подходил для этой должности.

Мягкотелость, слабая сопротивляемость внешним обстоятельствам и чрезмерная личная порядочность сыграли с ним злую шутку.

Ему, вероятно, не хватало общей культуры, а может, и знаний предмета и проблем. Он пугался начальства, вздрагивал при звонках председателя и особенно, когда звонили из ЦК…

Это не устраивало Андропова: ему нужен человек, проверенный на практике, не боящийся звонков из ЦК…

Владимир Крючков был в начале семидесятых начальником Секретариата. Его глаза всегда были скрыты стеклами очков. Канцелярист до мозга костей, он упрекал ПГУ за неопрятность в документах, сотрудников Второго главного управления (контрразведка) – за плохие, некорректные отзывы о разведке…

В Ясеневе он появился заместителем Мортина по политической линии. Назначение его начальником ПГУ вызвало пересуды. Тем более, Крючков, пожалуй, не сработался с первым замом, куратором Первого отдела и внешней контрразведки Ивановым. Эрудиция Иванова давила на него. Правда, вскоре тот уехал в Афганистан специальным представителем Андропова, и Крючков почувствовал себя свободно.

После него начальником ПГУ стал Леонид Шабаршин:

«Да, суть разведки неизменна на протяжении столетий, но времена-то другие! Опыт семидесятых мало чем может быть полезен в девяностые. Да, опыт – великая вещь, но и его не стоит абсолютизировать. Я очень дорожу чувством меры».

Ради нескольких строчек в шифровке – сотрудники и агенты дорого стоили: работа штучная! Одного разведчика частенько меняли и на три, и на пять, и на десять шпионов противника…

В широком, просторном кабинете нет ни одного портрета. Большие тяжелые шторы прикрывали окно. Генерал-лейтенант Шибанов стоял возле шторы и морщился: был недоволен резидентом, который работал в Париже. Но заместитель Романов считал, что могло быть и хуже, так как обстановка осложнялась современными обстоятельствами. Правда, Шибанов не хуже Романова понимал эти обстоятельства… Да, для разведки наступили не столь приятные времена. Как сказал Романов, если бегут крысы, то, значит, в корабле течь… Многие разведчики уходили по собственному желанию. Терялись и агенты-помощники…

Страна переходила на новые идеологические рельсы. Для многих разведка – не только деньги, но и идея. Старая идея рушилась – новая была еще непонятна и не осознана. Ее многие просто не принимали…

Увеличилось число перебежчиков. Получая шифровки о предательстве и провалах, генерал Шибанов понимал, что здесь не следует искать каких-то сверхпричин… Конечно, это омерзительно, когда человек, еще вчера свой, сегодня выдает своих коллег, открывает агентуру и сдает людей – это не простое предательство, а подлость высшей степени… Если ты не принимаешь что-то – уходи! Но уходи честно – ведь Россия-то осталась!

Романов зашел к руководству как раз по этому поводу. Он положил шифровку на стол…

– Вот, сбежал «Карп».

– Из Парижа?

– Да. Но прислал покаянное письмо. С просьбой не трогать его. Боится, что его будут преследовать. Больше всего, что убьют.

У Шибанова сдвинулись брови.

– Преследование ушло в прошлое. Пусть живет на здоровье. Он не верит в демократию «новых русских» – так это его личная проблема. А вот то, что перестал верить в Россию… Я могу его только пожалеть…

– И еще один вопрос, Виктор Иванович… В отношении обмена нашего разведчика Носкова на американского сотрудника авиационной фирмы. Я думаю послать из Швеции в Париж Лаврентьева. Пусть учится!

Шибанов пристально взглянул на Романова, ухмыльнулся.

– Натаскиваешь?

– В нем есть что-то. Хорошо зреет!

– Лады.

– И еще… Впрочем, это потом.

Глава 42

Егор в Швецию плыл пассажирским лайнером из Санкт-Петербурга. В каюте с ним оказался весьма общительный шведский коммерсант, представившийся Иваром Гротом.

– Да, у вас в стране дела, – сказал Ивар, удобно располагаясь на спальном диване. – Кто думал, что можно повернуться на все сто восемьдесят градусов. Если честно, то мне казалось, что Союз незыблем…

Егор в разговор не втягивался, а шведу, видимо, не терпелось поговорить, а может быть, Егор ему понравился внешне.