Интонация. Александр Сокуров

Ему это нужно! Но он не хочет этого признать и не хочет этого делать. Конечно, нужно! Он же Наполеон. И я Наполеон. Просто он говорит, что не нужно. Мои устремления таковы, чтобы внутри картин с хорошим вкусом попался бы плохой вкус. Я вообще не люблю цельности. Я люблю, чтобы внутри арбуза попалась бы виноградная косточка. А у Саши арбуз — это арбуз, виноград — это виноград. Но на этом же он и выиграл, создав свой миф и мир, который будет интересен ста киноведам. А вы сто первый, а я сто второй — нас сто два человека. Я очень боюсь, что, когда мы с Сашей помрем, а это будет довольно скоро, о наших картинах вообще никто не вспомнит.

Сто первый

2010 год. Во внутреннем дворе «Ленфильма» останавливается недорогая иномарка. Из нее выходит коренастый мужчина ростом чуть ниже среднего и тут же доброжелательно и просто говорит: «А, это вы?» — «Здравствуйте, Александр Николаевич!» — смущенно отвечаю. Я, конечно, его узнал. «Пойдемте, пойдемте», — говорит Сокуров, сразу перейдя на доверительную интонацию, как будто обращаясь к старому знакомому. Следующие два часа прошли в небольшом помещении, очень напоминающем тесную советскую кухню — да и чай принесли. Сокуров говорил очень увлеченно, развернуто, рисовал схемы на листочке… В его интонации не было ничего такого, к чему я привык, работая кинообозревателем и беря интервью у многих звезд: никакой отстраненности и равнодушия, боязни сказать лишнее и непреодолимого внутреннего барьера между собеседниками. Но не было и нарочитого желания понравиться, которое чувствуется у некоторых публичных фигур, как будто нажимающих кнопку «включить обаяние» перед общением с журналистами.

Два часа, отведенных на разговор, пролетели незаметно. «Я должен ехать, но мы можем продолжить разговор в машине», — говорит Сокуров.

Полчаса спустя. «ИКЕА» под Петербургом. Сокуров отправляет помощника за реквизитом для съемок «Фауста» (да-да, меня тоже это поразило, что реквизит покупают в «ИКЕА»), а меня ведет в фудкорт. Я все жду, когда его окружат почитатели и поклонники, — но нет, никто из посетителей магазина Сокурова не узнает (или же тактично не подает виду). Мы едим фрикадельки с клюквенным соусом. Сокуров угощает; мне неловко, что он расплачивается за меня, мы ведь только познакомились, но его фраза: «Я режиссер, а режиссер — главный», сказанная наполовину в шутку, наполовину всерьез, ставит точку в коротком препирательстве перед кассой. За обедом говорим о политике. На некоторых поворотах диалога я заставляю себя выключать диктофон, хотя режиссер об этом не просит: чувствую, что просто не имею права записывать какие-то мысли, время для публикации которых еще не пришло. Позже я понял, что вслух Сокуров говорит только те вещи, которые он не побоялся бы сказать и с трибуны, так что это не особая степень доверия (которой и не могло быть в первый день знакомства), а смелость и честность — прежде всего по отношению к самому себе.

11 сентября 2011 года. Только что стало известно, что Сокуров получил «Золотого льва» на кинофестивале в Венеции. Редакция «Известий» просит во что бы то ни стало дозвониться до триумфатора. Звоню. Сокуров почти сразу берет трубку и говорит, что я позвонил вскоре после Путина. Поздравляю, спрашиваю о том, что сказал ему Путин. «У нас состоялся очень серьезный разговор о вопросах, которые меня интересуют и которые я считал необходимым обсудить с премьером», — говорит режиссер. Даже в такой ситуации, совершенно не располагающей к обстоятельной беседе, Сокуров не просто принимает поздравления, но затрагивает вопросы, которые его беспокоят (речь, конечно, о ситуации с «Ленфильмом», который тогда едва не закрыли). Тем не менее Сокуров испытывает и личную благодарность к Путину: «Владимир Владимирович в курсе всех событий, которые происходили и происходят с нашим фильмом, и если бы не его поддержка, фильма бы просто не было: финансирование „Фауста“ осуществлялось благодаря его распоряжению». Неделю спустя Сокуров встречается с Путиным и говорит с ним о «Ленфильме». Путин среди прочего просит выпустить «Фауста» с русскоязычным дубляжом. Сокуров не соглашается: «Фауст» будет только на немецком. Позже Сокуров признался мне, что перед президентскими выборами 2012 года ему предлагали стать доверенным лицом главного кандидата. Он отказался: «Режиссер не должен заниматься не своим делом». Кажется, Путин после этого только еще больше зауважал Сокурова: много ли в России таких смельчаков, которые могут сказать ему или людям из Администрации Президента «нет»? А в 2015 году Сокурову вручили Государственную премию.