Интриги дядюшки Йивентрия

Йозефик хотел немного посдерживаться от нападения на государственного обвинителя. Поиграть желваками, налить глаза кровью и угрожающе сжимать кулаки – в принципе не так уж и многого он хотел. Но его мечта была растоптана грязной пяткой его подзащитной, когда та, словно бешеное порося, выскочила из-за стола с выражением лица, обещающим государственному обвинителю множественные рваные раны. Йозефик проворно вскарабкался на стол и, распластавшись в прыжке, настиг своего работодателя. Мелькая шелковым костюмом и мешком из-под картошки, они кубарем покатились по песку.

Сьомирина вырывалась без всяких нервов. Она методично развила свое преимущество путем метких ударов затылком в виртонхлейновский нос и безжалостными укусами в запястье. Йозефик, который сначала хотел лишь оградить Сьомирину от нее самой и не позволить выставить себя перед судом в роли не обвиняемой, а виноватой, теперь был вынужден сражаться если не за всю жизнь, то за жизнеспособность некоторых своих частей тела. Он лихорадочно пытался припомнить, входила в обязанности адвоката защита этой крайне буйной особы от всех опасностей или в его компетенции были только проблемы с законом. После очередного компостирования жемчужными зубами его руки он резко откатился от Сьомирины. Она моментально вскочила на ноги, и тут в ее лоб уперлось дуло жуткого револьвера. Противоположным своим концом револьвер уткнулся в ладонь Йозефика. Сьомирине показалось, что молодой человек стоял в позе надменного злодея. На самом деле он так высокомерно задрал подбородок, потому что из его разбитого носа текла омерзительно теплая кровь. Йозефик при мысли о том, что вместе с кровью по его щекам и подбородку могут растекаться и прозаичные сопли, передернул плечами. Сьомирина восприняла это на свой счет и совсем по-детски зажмурилась.

Можно подумать, пуля в лоб, да еще выпущенная из такого оружия, может причинить кому-то боль. От такого оружия мозги даже не разлетаются мелкими кусочками и не виснут розовым туманом в воздухе, они сразу сублимируются в пахнущий копченостями дымок. Для боли просто не остается достаточного количества нервных окончаний.

– Смешай мозги этой твари с песком! Стреляй-стреляй! – крикнул дородный мужчина с задних рядов зала и оглянулся на своих соседей в поисках одобрения. Нашел в избытке.

– Поставь ее на колени и стреляй. Пущай как зверь подохнет на четырех костях! – трескучим голоском потребовал чахлый старичок и помахал над головой бамбуковой тросточкой. Его кто-то поощрительно хлопнул по спине, и с его измученной маразмом плеши слетела соломенная панамка.

– Убей! Убей окаянную, сынок! Убей! Ради всех богов убей! – проверещала пухлая женщина слегка за сорок и ласково заулыбалась. На ее кругленьких щечках от волнения выступил румянец.

Кровожадная истерика распространилась по залу суда со скоростью лесного пожара после бензиновых осадков. Зрители галдели, визжали, хрипели и злобно рычали. Флажки мелькали в воздухе, как крылышки колибри. Из ротовых отверстий вместе с проклятьями вылетали нити густой прозрачной слюны и хлопья пены. От обильного слюноотделения жителей Заячьего Ручья даже воздух перестал быть мучительно сухим. Жаль, что при этом он пропитался запахом их прекрасно вентилируемых кишок. Государственный обвинитель Лингнум Амех стоял возле своего стола со скромной улыбкой и ласково смотрел на Сьомирину.

– Вот как мы поступим. Я пристрелю вас и избавлю от необходимости умирать медленно в руках этих психопатов. Вы ведь на это рассчитывали? Только для этого вам был нужен адвокат? Или вы все же хотите выбраться отсюда и переодеться во что-нибудь более подходящее к вашим глазам? – спросил Йозефик на одном дыхании и почувствовал, как его нос заливается кровью. Он сплюнул, как настоящий крутой парень, на песок арены. Но в одном он просчитался: крутые парни редко плюются кровью из-за того, что им расквасила нос девчонка. Сьомирина нервно хохотнула.

– Пошли, герой, мне пора готовиться к выступлению, – ответила она.

Сьомирина встала и пошла под разочарованные вопли толпы к столу защиты. Йозефик опустил револьвер и несколько раз попытался засунуть его в кобуру. С уткнутым в небо кровящим носом у него это сделать не получилось. Кроме того, он потерялся в пространстве и не был уверен, в какую сторону ему идти. Сьомирина села на свое место и опустила руки под стол. Раздался треск рвущейся дерюги.

– Иди на голос, Тонхлейн, – насмешливо, но беззлобно позвала Сьомирина. – Я тут развернула пункт полевой хирургии.

– Вы заба забота, гозбозжа Бохлада!

– Не туда, а сюда. Сюда. Сюда. Сюда-сюда-сюда… Молодец.

– Эдо унизидельно.

Сьомирина довольно ухмыльнулась.

– Это моя маленькая месть, и теперь я себя чувствую намного лучше.

– Я же вам нинего плогого не зделал, – особенно оскорбленно прогнусавил Йозефик. – Зачем вы дак?

– Не беспокойтесь, дело не в вас лично, – проплыл подле виртонхлейновского уха теплый голосок. – Все так надоело, и вы были последней каплей, Тонхлейн.