Инженер и Постапокалипсис (СИ)

Эндрю на этот раз ничего не ответил, погрузившись, по-видимому, в свои тяжелые депрессивные мысли и воспоминания. Не переставал прокручивать в голове его последние слова. Они произвели на меня огромное впечатление: выходит, пациенты отделения многое скрывали от меня даже не из страха — для них вряд ли что-то могло измениться в худшую сторону — а из желания оградить от всего этого ужаса. Просто выполнял свою работу, выполнял ее так, как должен был, но для них эти простые мелочи значили гораздо больше, чем для меня. Как-то незаметно для себя погрузился в эти раздумья, вспоминая, с чем мне приходилось сталкиваться в отвратительном мужском отделении.

Выводя своего подопечного из комнаты, все-таки словил себя на не очень приятной мысли о том, что ему, возможно, тоже не стоит доверять в полной мере — меня предавали слишком часто в последнее время: вначале опрометчиво поверил пациенту Моргану, который, в общем, и не думал меняться в лучшую сторону, затем тот священник фактически вонзил мне нож в спину… Все же Эндрю мне хотелось верить: он всегда был искренним со мной.

— Знаешь, чем отличаюсь от тебя? — задал он мне вопрос, когда мы дошли до конца коридора, где обнаружился наконец-то небольшой склад.

— Чем? — поинтересовался в ответ, доставая из уцелевшей аптечки несколько упаковок стерильных бинтов и довольно тупые ножницы.

— У меня от нейролептиков глаз дергается, а у тебя — нет, — вполне серьезно заявил мне Эндрю.

— У всех людей время от времени дергается глаз от нервного перенапряжения — это называется «нервный тик», — пояснил, демонстрируя ему свои находки, — вот, посмотри, нашел то, что мне было нужно. Давай вернемся в душевую, там сменю себе повязки на ногах, и пойдем уже дальше.

В очередной раз Эндрю без всяких обсуждений сделал то, что сказал: он вообще двигался совершенно бесцельно, как и все прочие пациенты, застрявшие в этом аду. Наверняка этот глубоко несчастный человек даже не попытался бы сам спастись из клиники, не найди его самолично. Пока мы возвращались в душевую, где мог обработать свои раны, все продолжал раздумывать над его словами и судьбой. До чего же несправедливо жизнь обошлась с этим конкретным человеком: он содержался в этой проклятой лечебнице уже достаточно давно, насколько помнил из его личного дела, и определенно не видел со стороны тех, кто по идее должен был лечить его и заботиться о нем, ничего, кроме издевательств, унижений и насмешек. Он совершенно не был зол по своей природе, но его будто намеренно сталкивали все глубже и глубже в пропасть безумия — в этой клинике не лечили пациентов.

— Что у тебя с руками? — спросил, скосив взгляд на ужасающие кривые порезы, тянущиеся вплоть до кистей рук моего спутника.

Эндрю ничего не ответил, только еще ниже опустил голову, стараясь спрятать от меня свой взгляд, хотя шел справа от него и не мог видеть его здорового глаза — очевидно, даже вспоминать и говорить об этих порезах для него было очень тяжело.

— Ты сам порезал себе руки? — спросил, мне было прекрасно известно, что психически больные часто наносят себе разнообразные увечья по самым разным причинам.

— Нет, — едва слышно отозвался бедный пациент, который всеми силами пытался избежать этого разговора.

— А кто тогда? — продолжил, стараясь говорить так, чтобы мой голос не звучал слишком громко и резко для него, но Эндрю снова не ответил, лишь проведя неуверенно рукой по шероховатой поверхности участка своей кожи, который был изуродован старым ожогом. — Эндрю, послушай меня, — остановился сам и остановил его, — мы с тобой сейчас полностью зависим от взаимной поддержки, как бы это ни было тяжело, мы должны доверять друг другу. Со своей стороны обещаю тебе, что на любой твой вопрос отвечу честно, ничего не утаив, но мне все же хотелось бы, чтобы ты был со мной так же честен. Все-таки прошу тебя ответить, кто порезал тебе руки?

Эндрю еще какое-то время помолчал, словно пытаясь заставить себя ответить, а затем все же тихо сказал:

— Коэн.

«Убеждение +1» — раздалось передо мной в быстро пробегающей строке. Что за бред?..

Поначалу даже не сильно вдумался в смысл сказанного, ответ Эндрю показался мне каким-то странным и бессмысленным.

— Коэн? — переспросил, бросив беглый взгляд на его изувеченные руки, которые он моментально спрятал за спиной. — Подожди, ты сказал, что Коэн порезал тебе руки?

Эндрю утвердительно кивнул, исподлобья, но совсем беззлобно посмотрев на мое растерянное от недоумения лицо, но этот его слабый кивок еще больше озадачил меня.

— Зачем? — только и смог спросить, изучая его взглядом; в душу мне начало закрадываться отвратительное липкое ощущение ужаса, подозрения, которое было подобно скользкой извивающейся змее, но отказывался верить в собственные догадки, которые приобретали все более и более отчетливые формы.

— Не знаю, — обреченно протянул Эндрю, заставлял его вспоминать о событиях, которые он намеренно прятал в самые отдаленные уголки своей памяти, — если бы спросил, он отрезал бы мне и язык…