Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Тем временем Иоанн Павел II оказался вдруг под огнем критики. В конце 1988 года увидела свет Кельнская декларация немецких, голландских, швейцарских и австрийских богословов, написанная неуемным Бернхардом Герингом. Его взгляды уже разбирала Конгрегация вероучения, и хотя теолог был оправдан, он заявлял, что этот процесс унизил его больше, чем четыре вызова в нацистский суд. Импульсом к нынешней декларации явилось назначение (после годичной проволочки) кардинала Иоахима Майснера архиепископом Кельна. Геринг осудил это назначение, а заодно выступил и против ряда других постановлений Войтылы. Наварро-Вальс постарался приуменьшить важность случившегося, назвав это «местным явлением», но итальянская пресса в целом поддержала декларацию, к которой вскоре присоединились другие тео­логи. Появились такие же декларации французских и испанских богословов, а 15 мая 1989 года свою декларацию опубликовали итальянские теологи. Епископаты отмалчивались, и только германские иерархи выразили свое отношение к происходящему, приняв сторону римского папы. Ситуация походила на подписную кампанию 1975 года в Польше, направленную против изменений в конституции. Иоанн Павел II не ответил критикам напрямую, но во время полета на Мадагаскар в апреле 1989 года четко заявил, что ответственность за правду веры Христос возложил на апостолов, а значит, и на римского папу. То есть именно он — конечный арбитр, а не теологи[987]. Ортодоксия не хуже марксистской! Примерно в том же духе Гомулка отвечал разного рода диссидентам, утверждая себя и партию в качестве высшей инстанции.

Наступали новые времена. Войтыла явственно чувствовал это. «Поляки сознают, что наследие, именуемое Польшей, требует разрыва с недоброй традицией последних десятилетий, — заявил он 24 декабря 1988 года, обращаясь к польской диаспоре Рима. — Это время, лишив общество субъектности и суверенитета, принесло нам огромный вред. Не только экономический, но и моральный <…> Польша не может быть собственностью привилегированной группы. Она должна быть собственностью всех»[988].

Однако скорость «разрыва» застала врасплох даже римского папу, который вообще смотрел на перспективы свержения коммунизма куда более оптимистично, чем его земляки. Первого февраля 1989 года в письме Глемпу он сообщал, что намерен прислать своего представителя для участия в переговорах с государством насчет правового положения церкви в Польше. Но открывшиеся спустя пять дней в Бельведере заседания круглого стола пошли так лихо, что вопрос отпал сам собой[989].

Переговоры длились с 6 февраля по 5 апреля 1989 года. Все понимали серьезность момента, но вряд ли представляли себе истинный масштаб события. Александр Халль, один из вожаков оппозиционной молодежи Гданьска, много позже вспоминал: «За два месяца круглого стола я не встречал никого с нашей стороны, кто верил бы в скорый переход власти к Солидарности. Мы не предвидели динамики процесса. Нашей целью являлась лишь оппозиционная деятельность на более выгодных условиях, чем раньше»[990].

Затевая игру с оппозицией, Ярузельский хотел всего лишь встроить ее часть в существующую систему — не более. Но вышло так, что оппозиция, сама того не ожидая, отстранила его и всю номенклатуру от власти. Войдя в бельведерские покои лидерами протеста или малоизвестными функционерами, обратно эти люди вышли уважаемыми политиками, вершителями судеб страны. Шутка ли, в заседаниях участвовали три будущих президента, пять премьеров, четыре вице-премьера, шесть позднейших председателей и заместителей председателя парламента, более 75 будущих министров и замминистров, около сотни депутатов, а также несколько позднейших председателей Верховного суда. Здесь-то и выковалась элита новой Польши, хотя сама она об этом еще не подозревала.

Независимый профсоюз (все еще формально распущенный!) представляли двадцать шесть человек, в том числе «знаковцы» Мазовецкий, Стомма, Турович и Велёвейский, бывшие коммунисты Геремек, Куронь и Михник, лидер «Солидарности» с варшавского тракторного Збигнев Буяк, а еще, например, глава Союза польских журналистов Стефан Братковский, с которым в 1956 году вел беседы Войтыла на предмет его революционной активности.

Со стороны партии и правительства тоже сидело несколько примечательных личностей: например, бывшие аковцы Владислав Сила-Новицкий и Александр Гейштор, жертвы сталинских репрессий, которые теперь по разным причинам защищали политику Ярузельского; были здесь и чиновники последнего коммунистического призыва Лешек Миллер и Александр Квасьневский, которым вскоре предстоит переформатировать ПОРП и ввести ее в новые, демократические, реалии. Первый секретарь ЦК от участия в переговорах устранился, предпочитая дирижировать из‐за кулис.

Своеобразным буфером между сторонами выступали три духовных лица, присутствовавшие в качестве наблюдателей: церковный куратор варшавского клуба католической интеллигенции епископ Бронислав Дембовский, глава Бюро прессы епископата ксендз Оршулик и лютеранский епископ Януш Нажиньский.