Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Иоанн Павел II не пытался вмешиваться в происходящее — боялся спугнуть удачу. Даже загадочная гибель двух ксендзов, тесно связанных с радикальной оппозицией (что произошло накануне открытия заседаний), не заставила его поднять голос. Лишь 19 апреля, после новой легализации «Солидарности», он не сдержался и во время генеральной аудиенции обратился по-польски с молитвой к Ясногурской Богоматери, поручая независимый профсоюз Ее заботам[991].

«Мы победили остатками сил», — признавался позже Валенса[992]. Уступки, вырванные у властей, были на первый взгляд не слишком существенны: восстанавливался Сенат как высшая палата польского парламента; на 4 июня назначались частично свободные выборы в нижнюю палату парламента — Сейм, 65% мест в котором изначально гарантировалось ПОРП и ее союзникам, а за остальные места оппозиция могла побороться с властью; возрождался пост президента, избираемого обеими палатами парламента на шесть лет; разрешалось регистрировать независимые от партии организации (прежде всего — саму «Солидарность»); оппозиция получала доступ к СМИ (специально под выборы была создана «Газета выборча» во главе с Михником, выходящая по сей день); расширялись компетенции Конституционного суда и уполномоченного по правам человека. Кроме того, было заключено джентльменское соглашение, что при любом раскладе президентом станет Ярузельский.

За это ли боролась оппозиция? У целого ряда видных диссидентов, не допущенных к участию в заседаниях, имелись на этот счет сомнения, а правительство в изгнании (да-да, оно еще существовало) выпустило коммюнике с осуждением договоренностей. Население тоже пребывало в скептицизме. Согласно апрельскому опросу 1989 года, 65,3% респондентов не верили, что круглый стол будет способствовать реальному влиянию масс на власти, а 44% совсем не считали, будто он явится преддверием слома системы[993].

Однако события нарастали лавинообразно. То, что казалось невозможным в начале 1989 года, превратилось в реальность к его концу. Яркий пример тому дала Чехословакия, где еще в январе 1989 года после разгона студенческих демонстраций лидер тамошних диссидентов Вацлав Гавел получил девять месяцев тюрьмы, а уже 29 декабря парламент избрал его президентом страны. Британский историк Тимоти Гартон-Аш выдал потом чеканную фразу, точно описывавшую скорость перемен: если в Польше они заняли десять лет, то в Венгрии — десять месяцев, в ГДР — десять недель, в Чехословакии — десять дней, а в Румынии — десять часов. Советский блок пал жертвой эффекта домино, запущенного поляками.

Войтыла держал руку на пульсе событий. После окончания переговоров он связался с председателем Сейма, затем принял у себя «штаб» оппозиции (Мазовецкого, Геремека, Михника и других). Интересовался перспективами «Солидарности». Михник позволил себе осторожный оптимизм: мол, если даже в СССР, где сторонники демократии не имеют ни политических структур, ни доступа к СМИ, народными депутатами выбрали таких людей, как Юрий Афанасьев, Андрей Сахаров и Анатолий Собчак, то в Польше и подавно должно получиться[994].

Для Войтылы это был хороший аргумент. С четой Сахаровых он встречался всего за два месяца до того, в феврале, когда те заглянули в Рим. В ходе двухчасового разговора собеседники затронули тему советских выборов: академик попросил совета у понтифика, стоит ли ему участвовать в них, как того хочет Горбачев, или лучше отказаться, чтобы не компрометировать себя? «Ваша совесть чиста, — ответил Войтыла, подумав. — Вы можете быть уверены, что не совершите ошибку… Полагаю, вы не будете там лишним»[995].

В начале августа понтифик снова пригласил к себе Геремека и Михника. Поводом стала очередная конференция, организованная в Кастель-Гандольфо венским Институтом наук о человеке. «Польша должна показать пример мирного отхода от коммунизма», — внушал римский папа гостям, вместе с тем выражая сомнение, что «Солидарность» готова взять власть. Михник вновь убеждал хозяина в обратном, заодно фонтанируя шутками. Один из присутствовавших «знаковцев» отмечал, что лишь однажды видел Иоанна Павла II хохочущим так заразительно.

В разговоре всплыла и старая тема кармелитского креста в Аушвице. Еще в 1987 году в ходе переговоров в Женеве представителей Ватикана (среди них Ежи Туровича, а также архиепископов Махарского и Люстиже) с деятелями международных еврейских организаций было решено, что возле территории концлагеря появится межрелигиозный центр, а кармелитки переберутся в другое место. Но воплощение этого проекта затягивалось. Четырнадцатого июля 1989 года раввин из США Ави Вайс с группой единомышленников, одетых в лагерные робы, пытался силой выгнать монахинь из Аушвица, а через два дня прибил к дверям резиденции краковского митрополита заявление: «<…> перестаньте молиться за евреев, погибших в Шоа, дайте упокоиться им с миром как евреям». В ответ архиепископ Франтишек Махарский, к возмущению как евреев, так и многих католиков, отказался вносить свой вклад в строительство межрелигиозного центра.