Апостольские администрации — это не полноправные епархии, а нечто вроде временного управления, вводимого там, где исключительные условия не позволяют создавать постоянную структуру. В СССР таким исключительным условием была позиция Московской патриархии. В принципе, Ватикан не обязан ставить в известность кого-либо при утверждении епископов. Однако в отношении РПЦ Иоанн Павел II готов был отступить от этого правила: в начале апреля 1991 года он поручил госсекретариату убедиться, что патриархат проинформирован насчет намерений Апостольской столицы. Нунций Коласуонно позднее говорил, что пытался встретиться с главой РПЦ за десять дней до рокового решения, но не получил согласия от патриархии. В любом случае у Ватикана было достаточно возможностей предупредить об этом Москву. К примеру, в феврале председатель Папского совета по содействию христианскому единству Эдвард Кассиди принимал участие в собрании членов Всемирного совета церквей в Австралии, где встречался с главой Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополитом смоленским Кириллом. А в конце марта того же года Кирилла тепло приняли в Ватикане сам Иоанн Павел II и архиепископ Содано, которые, однако, ни словом не обмолвились о скором создании в СССР структур католической церкви. Нетрудно понять, что такой шаг Святого престола был воспринят как еще один — после восстановления униатской церкви — акт агрессии против православия. Ответом РПЦ (и вообще всех православных патриархатов, кроме Константинопольского) был отказ участвовать в чрезвычайном заседании синода епископов римско-католической церкви осенью 1991 года — важнейшем событии, которое Войтыла рассматривал как шаг к восстановлению единства Европы[1042]
.На этом фоне политика Скубишевского, который принципиально отказывался говорить с Киевом, Минском и Вильнюсом напрямую, без посредничества Москвы, выглядела чуть ли не трусостью. Вероятно, о нем вспоминал Михник, когда писал: «В 1989 году я поехал на первый съезд Руха в Киев и сказал с трибуны: „Да здравствует свободная, демократическая и справедливая Украина!“ После этого один из министров в правительстве Тадеуша Мазовецкого… два часа мне объяснял, что я совершил историческую ошибку, поскольку нельзя одновременно поддерживать демократию в России и говорить: „Да здравствует свободная Украина!“» [1043]
Вот такие разные люди прибыли 5 февраля на представление в Апостольскую столицу. В большой речи перед гостями Иоанн Павел II представил визит как возобновление союза Польши со Святым престолом, берущего начало еще в раннем Средневековье. Услышали гости и про «бастион христианства», и про Львовский обет, и про Ежи Попелушко. Резко прошелся понтифик по ялтинским соглашениям, которые назвал «утраченной победой». «Польша и другие страны очень болезненно пережили решения этой конференции, с которыми народ никогда не смирился и не сдался на милость навязанной ему идеологии и тоталитаризма <…> Пусть мир не забывает, что именно рабочие сыграли главную роль в низвержении системы, которая должна была их защищать… Облик новой Европы, общеевропейского дома, зародился в Польше благодаря „Солидарности“, и этот факт не могут обесценить никакие другие события». Затем понтифик коснулся двух проблем современной Польши: внешнего долга и абортов. По его мнению, первый вопрос следовало решать «в духе международной солидарности и в свете социального учения церкви», так как после войны Польша не смогла воспользоваться той помощью, которую получили западные страны (то есть планом Маршалла). В отношении второй проблемы первосвященник, как всегда, был категоричен, однако посчитал необходимым напомнить слова короля Сигизмунда II Августа (1530–1572) «Я не владыка вашей совести», а заодно сослался на надпись в одном из залов Ягеллонского университета: «Разум превыше силы» (Plus ratio quam vis)[1044]
. Это был завуалированный ответ польским либералам, которые в кампании против абортов видели наступление мракобесия и всевластия церкви.Валенса в свою очередь воздал хвалу этике солидарности, которую проповедовал понтифик, и заверил хозяина, что Польша будет руководствоваться ею во внешней политике. Истовый католик, приказавший отвести одно из помещений Бельведера под часовню, он отступил от протокола дипломатических визитов и вместе с женой помолился в соборе Святого Петра.
Польское телевидение противу ожидания не вело прямой трансляции приема, да и вообще ограничилось лишь кратким сообщением о нем в вечерних новостях. И только спустя пять дней, в воскресенье 10 февраля, после сигналов из Ватикана и президентского дворца, по телевидению показали полную запись аудиенции (причем позаимствованную у итальянских коллег)[1045]
.