Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

«Это правда, что сегодня в Польше СМИ определенной идеологической ориентации пытаются представить римского папу в негативном свете, — спустя два года поделился Иоанн Павел II своими мыслями с итальянским журналистом польского происхождения Ясем Гавроньским в интервью „Ла Стампе“. — С другой стороны, следует заметить, что эта стратегия польских СМИ не отражает мнения всего католического народа. Нужно понять, откуда происходит столь критический настрой. По-моему, у его истоков стоит ошибочное понимание вхождения в Европу… Естественно, я не против так называемого вхождения Польши в Европу, но не согласен делать из этого что-то вроде фетиша, ложного фетиша. Согласно сторонникам этой концепции, вхождение Польши в Европу должно означать внедрение навязанной пропагандой ультралиберальной, потребительской, лишенной всех ценностей системы… На самом деле Польше нет нужды входить в Европу, поскольку она — ее часть, находится в самом ее центре. Польше следует передать Европе свои ценности, а не слепо приспосабливаться к западным нормам, перенимая худшие из них»[1050].

Войтылу пугало, что на волне эйфории от свержения коммунизма поляки готовы сменить один материализм на другой. Не случайно именно сейчас он позволил наконец опубликовать свое интервью 1976 года, где ставил на одну доску марксизм и либерализм. Потому-то и устремился на родину со скрижалями в руках, чтобы поляки вспомнили, кому они обязаны освобождением; чтобы не вздумали, подобно немцам после Первой мировой, строить демократию, оторванную от духовных (то есть христианских) корней. И наткнулся на глухое непонимание. Оно и понятно — люди живут сегодняшним днем, а римский папа рассуждал о вечном. Раньше, когда он говорил о жизни по Евангелию, это находило отклик, поскольку воспринималось как выпад против коммунистов. Теперь же, когда он продолжал говорить то же самое, на него взирали как на оторванного от реальности резонера — коммунисты ведь больше не стояли у власти. Постичь философские глубины учения понтифика редко кому удавалось, да и мало кто к этому стремился. Поддержал его разве что министр культуры Марек Ростворовский — сын краковского драматурга Кароля Хуберта Ростворовского, прототипа одного из второстепенных персонажей «Брата нашего Бога» (и завзятого антисемита, надо сказать). Встречая Иоанна Павла II в Большом театре Варшавы, он с тревогой заявил, что ныне, когда уже нет общего врага (то есть партии), деятели культуры не так охотно черпают вдохновение в католичестве[1051].

В Радоме Иоанн Павел II помянул жертв столкновений рабочих и милиции в 1976 году, отметив, что их страданиями была вымощена дорога к справедливости. Этот пассаж послужил ему отправной точкой для вселенских обобщений на базе шестой заповеди — «Не убий». «<…> наше столетие отягощено смертью миллионов безвинных людей», — сказал римский папа. — Особенное потрясение должна вызывать судьба евреев и цыган, которых пытались уничтожить целиком. Откуда взялась такая жестокость? Из программ расовой и этнической ненависти, а те — из нарушения людьми шестой заповеди. Ибо «Не убий» — запрет абсолютный. Наделив некие общественные группы правом осуждать на смерть тех или иных лиц, люди допустили возможность убийства, вследствие чего Божье предписание «Не убий» сменилось человеческим «Можно убивать» и даже «Нужно». Это отразилось на судьбе не только живущих, но и тех, кому не позволили родиться, ибо аборт — такое же убийство (в подтверждение своих слов понтифик рассказал о некоем поразившем его фильме, где было показано, как извлекаемый из лона матери зародыш пытается бороться за жизнь).

Знак равенства между Холокостом и абортами изумил весь мир. Уже на следующий день это неоднозначное заявление комментировали за рубежом и в самой Польше[1052]. Била в набат «Газета выборча» — рупор сторонников той самой концепции вхождения в Европу, которую осуждал Иоанн Павел II. Беспокоились и левые в Италии, озабоченные суровым догматизмом понтифика. Вообще, западная пресса после этого паломничества создала новый образ Войтылы — сердитого старика, не понимающего мир, который он помогал творить[1053].

«<…> хочу помолиться с вами Пресвятой Троице, чтобы ветер Святого Духа понес слово папы римского и всей нашей общности… и заново посеял его в новой польской действительности, чтобы он оформил нашу новую независимость, чтобы утвердил нашу жизнь во всех ее измерениях и чтобы Третья республика оказалась сильна тем Божьим дыханием, тем ветром, ветром Святого Духа, который обновляет облик земли», — так закончил радомскую проповедь Иоанн Павел II, делая отсылку к своему первому паломничеству в Польшу[1054].

«Да сойдет на землю Святой Дух!» — твердил понтифик в 1991 году, как он это делал еще при Гереке. Ничего удивительного. В римской курии любят говорить: «Мы здесь мыслим в категориях столетий»[1055]. Имеющий дело с вечностью может позволить себе не менять риторику в угоду политическим расчетам.