Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Куба была всего лишь второй социалистической страной, которую посещал Войтыла. Параллели напрашивались сами собой. Понтифик и сам по возвращении в Рим высказал надежду, чтобы «плоды этого паломничества для наших братьев и сестер на этом прекрасном острове оказались такими же, как плоды паломничеств в Польшу». Но «Куба — это не Польша», — заранее предостерег его посол Острова свободы в Италии. В самом деле, если уж сравнивать Кубу с какой-то страной, то скорее с Мексикой. Здесь тоже революция куда полнее выражала национальный дух, чем клир. Последний хоть и пользовался уважением, но не мог соперничать с партией. Иоанн Павел II живо почувствовал это на воскресной мессе в Центральном парке Гаваны, состоявшейся 25 января. Четырехсоттысячная толпа с безразличием отнеслась к его словам о недопустимости «государственного атеизма», зато встретила овацией критику неолиберализма, за которой все распознали выпад против внешней политики США. Именно американское эмбарго, введенное в 1960 году, по всеобщему убеждению не позволяло Кубе вырваться из бедности.

Отношение римского папы к экономическим санкциям было известно. Он выступал против санкций, наложенных на Польшу в 1981 году, против санкций, под которые попал Ирак десятилетием позже, и против санкций, от которых страдала Куба.

За восемь лет до визита понтифика, весной 1990 года, когда Иоанн Павел II собирался посетить Мексику, на Остров свободы неожиданно нагрянул архиепископ Бостонский Бернард Лоу — известный правозащитник, экуменист и борец с абортами, человек, высоко ценимый римским папой, который возвел его в ранг кардинала. Идеалист наподобие Войтылы, он вообразил, что настал подходящий момент для вывода Кубы из изоляции, благо его хорошие отношения с Бушем-старшим позволяли рассчитывать на успех.

Визит Лоу явился неожиданностью как для местной церкви, так и для нунциатуры. Судя по всему, архиепископ действовал по собственной инициативе, не проконсультировавшись с римской курией. Оптимизмом его наполняло приглашение, которое Фидель Кастро отправил в январе 1987 года Иоанну Павлу II. Перед поездкой Лоу встретился с Бушем-старшим и получил от него ряд условий, выполнение которых гарантировало бы снятие санкций с Кубы: сокращение армии, проведение свободных выборов и внедрение рыночных отношений. Разумеется, эти условия показались кубинскому руководству неприемлемыми, хотя Лоу согласился даже не поднимать вопрос о политзаключенных. Миссия провалилась, а Фидель воспринял ее как присоединение Ватикана к антикубинской линии США. Он немедленно закрыл для понтифика двери в страну и заявил, что после такого шага вопрос о визите римского папы на ближайшие несколько лет снят с повестки дня[1280].

И вот Иоанн Павел II все-таки добрался до Кубы. Вопрос о санкциях не мог не всплыть снова. Дело было лишь в акцентах. Для кубинского руководства это была основная причина бедности кубинцев, для римского папы же порочен был сам строй, отвергающий учение Иисуса. Войтыла, разумеется, не умолчал о санкциях, однако включил эту проблему в широкий контекст ограничений прав человека. Поэтому его проповеди звучали как выпады и против либерализма, и против марксизма — стиль, уже привычный понтифику и всем ватиканистам. Американский историк Майкл Шон Уинтерс, следя за поездкой, написал: «Подсудимый здесь не Маркс или Адам Смит, а Декарт <…> визит римского папы на Кубу — это не часть битвы с коммунизмом, а часть многолетнего крестового похода против самой современности. Это нечто куда большее, чем конфронтация с Фиделем Кастро»[1281].

Как и в социалистической Польше, Иоанн Павел II в своих выступлениях сделал акцент на свободе вероисповедания. Он был подчеркнуто внимателен к местному епископату, что не могло понравиться властям, с которыми у иерархов, в точности как в ПНР, шла холодная война. Так, на встрече в Гаванском университете с деятелями науки и культуры первосвященник демонстративно поставил по правую руку от себя кубинского кардинала Хайме Лукаса Ортегу-и-Аламино, хотя обычно там стоял ватиканский госсекретарь. И опять же как в Польше, здесь тоже прозвучал призыв к Святому Духу сойти на землю. Правда, на этот раз понтифик объяснил свои слова тем, что 1998 год он посвятил именно Святому Духу в рамках подготовки великого юбилея.