Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Войтыла преклонил колени перед варшавским памятником погибшим в СССР и монументом в честь защитников родины, поставленным в Радзымине — месте польского контрнаступления в 1920 году; на площади Пилсудского в центре столицы он беатифицировал сто восемь жертв нацистской оккупации и причислил к лику блаженных основателей двух женских конгрегаций — Регину Протманн (1551–1613) и Эдмунда Бояновского (1814–1871).

Первым пунктом его путешествия на этот раз стал Гданьск. Шаг символический! Очередное паломничество начиналось там, откуда пошло освобождение от коммунизма. Однако встречал его не вождь революции, а выходец из той самой партии, против которой и бунтовала «Солидарность». Какая грустная ирония судьбы! Слова, что должен был сказать Валенса, — о ценностях независимого профсоюза и вкладе римского папы в дело национального освобождения — прозвучали из уст бывшего члена ЦК ПОРП Квасьневского, который выступил перед гостем с приветственной речью в аэропорту Гданьска[1301].

С Валенсой, впрочем, Иоанн Павел II тоже встретился, даже дважды: сначала в резиденции гданьского митрополита, а потом в Сейме, куда первосвященник ступил впервые. Его встречали там четыре главы государства: Ярузельский, Валенса, Квасьневский и Качоровский.

Марш, марш, Домбровский, из Италии в Польшу,
Под знаменем твоим народ освободим!

[1302] —

пропели депутаты обеих палат в честь визита выдающегося земляка. «Никто, правда, не предполагал, что в таком обмундировании», — ответил со смехом римский папа. Он был в хорошем настроении. «Виват король! Виват народ! Виват все сословия!» — повторил он с трибуны возгласы варшавян после принятия Конституции 1791 года.

Вот он, миг единения! В зале сидели самые разные люди, многие из которых при других обстоятельствах, возможно, не подали бы друг другу руки. Но сейчас они внимали тому, перед кем преклонялась вся нация. Его встречали овацией депутаты-либералы из Унии свободы и враги либерализма из крестьянской партии, старые номенклатурщики из Союза демократических левых сил и ветераны диссидентского движения из «Предвыборной акции Солидарность». И каждый слышал то, что хотел услышать[1303].

«Сколько всего случилось!» — воскликнул Иоанн Павел II, словно сам не верил в это. Он говорил о правах человека и принципе солидарности, о верховенстве морали и служении на благо отчизны, об интеграции Европы и «двух легких»; с одобрением отозвался о сближении Польши с Евросоюзом, зато ни словом (в продолжение всей поездки) не обмолвился о вступлении страны в НАТО.

Политики должны работать во имя общих, а не партийных интересов, заклинал понтифик, раз за разом возвращаясь к этой мысли в ходе поездки. Ни в коем случае нельзя поднимать экономику ценой обнищания людей![1304] Особенно остро этот последний призыв прозвучал в Сосновце, шахтерском городе на западе Польши, одном из тех мест, которые заплатили наиболее высокую цену за внедрение плана Бальцеровича. Увы и ах, логика экономического развития сплошь и рядом оказывается сильнее социального учения церкви: либеральные реформы внедрили как раз те люди, которые неизменно заверяли Ватикан в своей преданности, — Мазовецкий и Сухоцкая. В их компании невольно оказался и лютеранин Бузек, напрасно обещавший избирателям «социально ориентированное рыночное хозяйство»[1305].

В Гданьске Войтыла открыл Экуменический центр, в Элке (на северо-востоке страны) встретился с литовским президентом Валдасом Адамкусом, прибывшим в компании тысяч своих сограждан; в Дрогичине общался с главой Польской православной церкви митрополитом Саввой и принял участие в экуменической литургии, отслуженной протестантским епископом Яном Шареком; в Седльцах, где раньше проживало немало греко-католиков, понтифик вспомнил о подвиге тринадцати пратулинских крестьян-униатов, убитых царскими солдатами за верность Святому престолу; в Старом Сонче в присутствии венгерского епископата и президента Арпада Генча он причислил к лику святых принцессу XIII века Кунигунду; в Варшаве посетил монастырь василиан и помолился возле памятника жертвам Холокоста Умшлагплац, открытого двадцатью годами раньше в ознаменование годовщины восстания в еврейском гетто.