Иоаннида, или О Ливийской войне

Эти воины, глядя на командующего завистливыми глазами, начали использовать грубые слова, возмущать безмятежные умы товарищей и наполнять нашептываниями их уши. Вскоре ненависть их стала безграничной и измена проповедовалась уже самым неистовым путем. Так же точно бывает, когда горит лес, первые языки пламени порождают пожар, малая искорка начинает поджигать трепещущие листья, и хрупкие стволы трещат с трутом. Часто вы сначала видите лишь черный дым и маленькие угли, вздымающиеся вверх, но вскоре Вулкан[125] [тоже] поднимается в бурлящий наверху вакуум, и злые порывы [пламени] пожирают густые леса на холмах. Таким же образом ослепленные безумием воины постепенно возбуждали себя, так что [наконец] разразились угрозами: «Верные воины, доколе вы будете следовать за этим вождем на войну? Куда еще на этой земле он потащит ваши измотанные отряды? В каком месте жестокая смерть вновь уготована для вас, несчастные создания? Увы, он тратит ваши жизни, словно вы – дешевка, в одном кризисе за другим и не дает вам наград. Он навлекает на нас смерть в кровавых войнах. Римская кровь омыла эти земли, и равнина чернеет от нашей пролитой крови. Жажда и голод жгут нас наряду с западным ветром и его пламенем, а славы тем, кто ее заслуживает, так и нет. К оружию, граждане! Возьмите камни, факелы, мечи – все, чем снабдит безумие и злость! Освободите наше войско от той невыразимой борьбы, убив командующего, как он того и заслуживает!» И так лагерь, возмущенный этим внушающим страх волнением, наполнился криками, и нечестивый ропот стал еще громче. Эта сумасшедшая толпа своевольников собралась на сход, и они соединили порывы, отточили свою нерешительную злобу и избрали запретный путь. Тогда их ужасающий крик поистине привел в замешательство весь лагерь и небеса отразили их дикие вопли, подобные тем, которые издает насамон, когда [римлянин] атакует его нестойкие укрепления, и все приходит в смешение. Когда этот звук достиг ушей командующего, он сказал: «Выясните, что за сумасшествие охватило мой лагерь этим шумным буйством, и положите конец его стремительному разрастанию». Тогда первым вышел командир Тарасий, стремясь узнать, в чем причина происходящего. Когда он услышал нестройный грохот и глухое ворчание людей, он приблизился к ним, чтобы успокоить их словами. Но ни появление командира, ни его уговоры, ни даже честь Рима не могли усмирить их, ибо все почтение улетучилось из их умов, и они даже осмелились унизить его, кидаясь камнями. Жестокий жребий, продолжавший будоражить людей, судьба, грозившая им смертью, и их собственный последний день влекли этих несчастных созданий. Быстроногий посланец был отправлен с места конфликта к командующему, который какой-то момент пребывал в растерянности, не зная, что делать. Посланец сообщил, что дикая злоба воинов разгорелась вовсю и внезапно разразилась гражданская война. Полководец громко зарычал и, с ужасающим выражением лица, схватил свое оружие. Он покинул ставку и, миновав рвы, храбро направился вперед. За ним следовали телохранители, командиры и верный отряд воинов. Он встал на высоком холме и дал диким повстанцам ужасное предупреждение: «Вы что, товарищи мои, действительно вообразили в горькой ярости, что я – какой-то зверь, а не человек? Если законы Божьи и человеческие допускают гражданский раздор – смотрите, вот, я здесь. Действуйте быстрее, если вы думаете, что моей смертью можно избежать войны и если считаете, что Иоанн – причина этой войны. Вот до этого дошло законопослушание гражданина? Если римская верность совершенно покинула ваши души, тогда, хорошо же, я буду вести войну только [при помощи] вот этих вот [союзных нам] племен. Наш друг, храбрый Куцина, всегда будет верен нашему делу, так же, как и его народ, его сограждане и командиры. Что же касается вас, банда трусов, убирайтесь вон из лагеря! Идите! Пусть Куцина двинет свои тростниковые щиты и придет сейчас же. Пусть наш друг, Ифиздайя, предстанет здесь с его людьми и Бедзиной, и быстрый отряд нашего подданного Иавды».