Иоаннида, или О Ливийской войне

Не успел он это выговорить, как [союзные] мавританские войска со своими знаменами в плотном боевом порядке быстро сошлись со всех сторон широкой равнины, чтобы оказать помощь своего главнокомандующему. [Бунтующие] римские части взялись за свое оружие с еще большей свирепостью, чем прежде, и воины, облачившись в доспехи, заполнили рвы. Медлительность не была свойственна их озлобленным умам, и сомкнутые ряды противника не внушали страх. Однако же ужасающий вид их господина и мудрого Рицинария, спокойно дававшего ему советы, начал гасить пламя в их безумных рассудках. Они отложили угрозы, и мрачная Ярость[126] оставила их. Теперь их гнев заставил людей горевать. Ныне они униженно выражали свое желание подчиниться, не столько из страха перед угрожавшими им [союзными] туземными племенами, сколько памятуя об имперской державе. Ими вновь двигали преданность и верность, страх перед императором и суровость и доблесть их господина, так же как и Рицинария, который спокойно приказал им строиться. Тогда Иоанн повелел выстроившимся по обеим сторонам линиям [верных ему воинов и бунтовщиков] быстро принять перемирие, на что каждый согласился. Такими словами он отдал приказ латинянам: «Смотрите, сколько народов нашей державы исполняют наши справедливые команды, и устыдились бы подобного нарушения закона. Но если, однако ж, вы еще готовы продолжать выносить тяготы этой горестной войны и переполнять ею свои низкие умы, говорите. Разве не должен я знать, какое последнее намерение вы держите в уме? Должен ли я приветствовать товарищей или сокрушить бунтовщиков?» У него и вправду было не меньше могущества, чем у Цезаря, когда он устрашал римлян словами презрения, когда те взбунтовались[127]. Фаланга онемела, пораженная стыдом. Смиренные и преданные, они умоляли своего господина: «Нечестивое безумие подвигло некоторых из нас предпринять это преступное действие. Виновных пусть постигнет надлежащее справедливое наказание. Пусть кара постигнет обидчиков! Что же до всех нас, остальных, мы смиренно будем следовать приказам нашего полководца и господина». При этих словах безвинная масса вытащила вперед зачинщиков преступления и передала их в цепях вождю, и таким выражением преданности искупили свою вину и нанесенную ими великую обиду. Войско успокоилось, и наказание, назначенное за их отвратительное преступление, сделало их умы устойчивыми и спокойными. В итоге все союзные племена стали бояться полководца еще больше, а когда воины успокоились, он с облегчением удалился в ставку, в то время как союзники выказали преданность криком радости, что они будут исполнять приказы своего полководца.

Тогда он велел хриплым звуком рогов поднять армию. Двинув свои знамена, Иоанн покинул побережье и разбил лагерь на Катоновых Полях[128]. Сиртские разбойники изрядно укрепили эту местность и разбили в ней безопасный лагерь. Но теперь страшный голод охватил все мавританские племена. Только лишь их скот пока еще снабжал их едой, но зерна у них уже не было вовсе. Когда могучий вождь римского народа осознал это, он приготовился обложить этих людей осадой, на несколько дней отвел свои знамена и держал войско подальше от лесов и их опасной территории. И вот, благодаря искусству полководца, день за днем проходил без вооруженного столкновения, и этот период временного затишья заставил волнующиеся мятежные племена рискнуть и выступить на равнину. Несчастливые насамоны сообразили, что это спокойствие было ясным свидетельством римской стратегии, и поэтому снесли лагерь и заново воздвигли его уже на равнинной земле.

(ст. 179—277)

Их храбрый дух и дикарская ярость вновь вернулись к ним, когда над ними нависла смерть.