Йомсвикинг

Ко мне никто не подходил. Все оружие было при мне: сакс, топор, лук и тесло лежали под моей скамьей. Колчан висел за планширем, в нем было двенадцать стрел. Я много раз пересчитывал эти стрелы, то и дело взглядывая на залив, где солнце опускалось все ниже над западными мысами. Когда люди Олава придут и спросят меня, кто из нас, братьев, примет наказание, я поднимусь с топором в руках и скажу, что братья Тормудсоны будут биться насмерть. Мне казалось, что поступить так будет гораздо лучше, чем жить, сознавая, что я обменял жизнь Бьёрна на свою собственную.

Может, все бы и закончилось для нас в тот день, если бы боги не одарили меня своим взглядом. Когда солнце было уже так низко, что от него тянулась по воде золотистая дорожка, с моря пришел туман. Он навалился быстро, такой густой, что на одном корабле едва различали, что делается на другом.

В те времена мы говорили, что туман – это дыхание мертвецов. Когда на берег накатывает туман, это Хель выпускает на землю неприкаянные души побродить в том мире, где они когда-то жили. Если это так, то меня в тот день спасли мертвецы Хель. Ведь когда на корабль Асгейра явились люди Олава, меня они уже не застали. Под покровом тумана я спустился на берег, волоча за собой Бьёрна, затем взвалил его на плечи и отправился вверх по течению реки. Из своего пояса сделал петлю и накинул на шею Фенриру, так что тот следовал за мной по кромке воды – так мы не оставляли следов.

Всю ту ночь я шел, едва останавливаясь передохнуть. Я шел вдоль реки Гаула, а она вьётся, петляет между горами и холмами Трёнделага. В основном она течет на юг, а по берегам тянутся лиственные леса и пашни, ведь здесь, на берегах рек, земля плодородна. Именно над этой землей теперь захватил власть Олав, ведь хотя бонды, клявшиеся ему в верности, и сохранили свои владения, они с этих пор должны были платить десятину херсирам Олава. Трёнделаг должен был сделать Олава намного богаче, ведь в Норвегии не было земель плодороднее, чем здесь, кроме разве полей Вика. Однако трёнды считались строптивым и непокорным племенем, так что Олав не мог простить мне мое предательство. Ведь я предал его, в этом не было сомнений. Я не только нарушил закон хольмганга, теперь я еще покинул самовольно войско, прихватив все свое оружие и забрав брата. Когда забрезжил рассвет, Олав предстал перед своими воинами, поведал им о моих преступлениях и сказал, что я бежал как последний трус, а за это одно наказание – смерть. Теперь я был дважды приговорен к смерти, и Олав по своему обычаю обещал большую награду тому, кто принесет ему мою голову. То, что мы оба когда-то были рабами и чувствовали тяжесть рабского ошейника, теперь уже ничего не значило. Я отвернулся от него. И он не собирался спускать мне это.

Олав приказал, чтобы из Хладира пригнали двенадцать лошадей, и послал за нами столько же всадников. Четверо поскакали на восток, к долине Стьёрдален, четверо отправились на запад, к Оркангеру. Последние четверо поехали вдоль Гаулы.

Топот лошадей я услышал у поворота реки. За ночь туман исчез, над рекой дул холодный северный ветер. К востоку от меня поднимался холм, поросший лесом. На другом берегу тянулась равнина. Река здесь была широкой, не меньше пары полетов стрелы от одного берега до другого. Сам я стоял посреди песчаной отмели на восточном берегу реки, я только что опустил на песок Бьёрна. Всю ночь он болтался у меня на плечах, и я бы уже решил, что он умер, если бы он иногда не постанывал и не дергался. Швы у него на боку разошлись, я всю ночь чувствовал, как нити натирают мне шею. Из раны на плече тоже текла кровь, а незадолго до рассвета он помочился, я чувствовал, как по спине потек теплый ручеек. Но теперь он вдруг открыл глаза, посмотрел на небо и перевел взгляд на меня.

– Мы не на корабле, – сказал он. – Где мы?

– Пришлось уходить, – ответил я. И тут услышал, как под копытами лошадей плещется вода. Я еще никого не видел, но поворот реки, который мы только что миновали, не мог скрыть нас надолго.

– Я слышу лошадей. – Бьёрн закрыл глаза. – Не валькирии ли это спустились за мной?

– Нет. – Я затянул пояс и обернулся к изгибу реки. – Не валькирии.

Бьёрн замолчал. Я схватился за топор, но руки так сильно тряслись, что пришлось засунуть его за пояс. Тогда я ступил на лук и надел тетиву, а потом прицепил к поясу колчан. Они вот-вот покажутся из-за поворота. Если я успею подстрелить их всех до того, как они доберутся до нас, я не умру. От осознания этого на меня снизошло поразительное спокойствие, чему я впоследствии не раз дивился. Мне было всего четырнадцать, совсем еще мальчишка. Конечно, руки у меня окрепли, тисовый лук был тугим, а тетива, которую мне подарил в Йорвике Хальвар, отлично скручена и навощена. Стрелы у меня в колчане могли пробить и кольчугу, а наконечники я наточил так, что они стали острыми как иглы.