Йомсвикинг

Я встал прямо над Бьёрном и натянул лук. Фенрир спрятался за мной. Теперь я слышал лишь стук копыт и думал, что все скоро закончится, мне остается лишь сражаться и доказать свою храбрость, чтобы нам с Бьёрном позволили войти в палаты Одина Гладсхейм и воссесть в Вальхалле рядом с отцом. И вот я их увидел. Четверо всадников. Они скакали вдоль кромки воды, лошади по колено забрызганы песком и грязью. Кольчуг на них не было, шлемов тоже. Должно быть, они сочли, что вес доспехов не позволит им передвигаться быстро. У двоих были мечи, и они вытащили их из ножен. Третий был вооружен коротким копьем, четвертый – топором. У них были черные волосы, и они выкрикнули несколько слов на том же языке, на котором иногда говорил Рос, так что я понял, что они из Гардарики.

Если бы Олав не пообещал богатую награду тому, кто принесет ему мою голову, они бы, возможно, вели себя разумнее при нападении. Держались бы поодаль от меня и забросали стрелами. Но их манило серебро Олава, а ведь его должен был получить только тот, кто отсечет мне голову. Может, они считали меня легкой добычей, думали, что раздобыть мою голову нетрудно, достаточно только настигнуть меня первым.

Я не дрожал, натягивая тетиву до щеки, и рука была тверда, когда я целился… Не всякий способен на такое.

Первая стрела пролетела прямо над головой самой быстрой лошади и глубоко вошла в грудь всаднику. И тут во мне что-то пробудилось. То была не надежда, а что-то более сокровенное. Глядя на стрелу в груди иноземца, я испытал удивительное чувство, больше всего похожее на вожделение мужчины к лону женщины. Я возложил на тетиву новую стрелу, потянул ее к щеке и взглянул на всадника с топором, тощую фигуру с длинной бородой, заплетенной в косички. Я видел эту бороду, и, хотя нападавшие были от меня еще в добром броске камня, я отчетливо разглядел каждую косичку, выбрал одну из них и пустил стрелу. Наконечник пронзил ему горло. Еще одна стрела на тетиве; выбирая цель, я слышал собственное дыхание, надрывное, хриплое. Я прицелился в воина с копьем и отпустил тетиву, но на этот раз стрела попала не во всадника, а в лошадь. Передние ноги животного подкосились, лошадь споткнулась и завалилась на бок. Я слышал, как хрустят переломанные ноги, но глаза мои уже нашли последнего из четверых всадников. Тот резко натянул поводья, осадив лошадь, а затем спрыгнул на землю, укрывшись за крупом животного; он погнал его ко мне, держась так, чтобы быть вне досягаемости моих стрел. Может, мне следовало сразу же убить лошадь, но я мешкал, и вдруг он бросился ко мне с поднятым мечом. Тогда я отбросил лук, отстегнул колчан и едва успел вытащить топор и сакс, как он уже наседал на меня.

Иноземец обрушивал на меня один удар за другим. Я отбивал их топором, но этот противник был намного сильнее меня. Вот он рубанул, целясь мне в шею, но я отпрянул назад, так что лезвие меча описало дугу прямо перед моим лицом, острие прошло всего лишь в ладони от моего горла. Тогда он собрался, отступил на несколько шагов назад и поднял меч, готовясь нанести удар. Он был опытным воином. Я таким не был. И все же в тот день нас с Бьёрном спасла именно моя юношеская глупость. Пока противник переводил дыхание перед новым ударом, я кинул в него топор. Если бы я промахнулся, мне бы тут же пришел конец. Но я попал. Топор глубоко вонзился в грудь иноземца, и тот уронил меч и схватился за топорище. Топор попал в центр грудной клетки, а она иногда может защитить не хуже кольчуги и от рубящих, и колющих ударов. Но когда противник выпустил свой меч, Бьёрн закричал: «Заколи его, Торстейн! Заколи его!»

Есть что-то особенное и совершенно ужасное в том, чтобы убить человека лицом к лицу. Отнять жизнь выстрелом из лука – это совсем другое, это кажется не таким реальным. Забить кого-то до смерти или зарубить топором – это хуже, но только когда ты вонзаешь клинок в живую плоть, ты действительно чувствуешь, как жизнь вытекает из тела. Я набросился на врага с саксом, сначала ударил его в живот, потом в руку, он отпустил топорище и попытался убежать, топор по-прежнему торчал у него из груди. Я побежал за ним и ударил его в спину, он упал на колени и перевернулся. Он попытался защититься руками, но я полосовал их саксом и наконец вонзил нож ему в глаз. Помню, как замер над ним, сакс как-то на удивление глубоко вошел в глазницу, должно быть, он вонзился в мозг, и Бьёрн кричал мне что-то, но я не понимал, что он пытается сказать. И вдруг мне в руку входит стрела, и я замечаю того, который свалился вместе с лошадью. Только теперь я вижу, что это Бор, брат Роса. Он не мог выбраться, похоже, лошадь придавила ему ногу, но теперь она пытается подняться; Бор срывает с седла колчан и опять натягивает лук.

Но тут в него самого попадает стрела, оперение торчит из плеча. Я вижу, что Бьёрн поднялся на колени с моим луком в руках. Он вытягивает из колчана новую стрелу, но руки у него трясутся, он слишком слаб. Он опять кричит:

– Убей его, Торстейн! Убей его!