В городе не было рабов. Сигвальди, бывший хёвдингом до Вагна, постановил, что йомсвикинги могут владеть лишь тем, что можно прикрепить к поясу: так легче избежать споров и раздоров. Седобородый вернулся к нам со свободными людьми, каждый из которых нес по два ведра воды. Воду вылили в бадьи, она была холодной. Вскоре нас с Бьёрном и Фенриром скребли и очищали от вшей. Мы стояли, обдуваемые северным ветром с Балтийского моря. Вокруг нас собрались мужчины, желавшие поразвлечься видом вновь прибывших, а мы с Бьёрном стояли и мерзли, пока Аслак осматривал нашу одежду, переворачивая ее хворостиной. Она показалась ему слишком грязной, поскольку он пнул ее на пригорок и рявкнул, чтобы нам принесли новую. Я был тогда совсем юным, мое тело еще росло, а потому я чувствовал себя очень неуютно под взглядами йомсвикингов. Я приподнял Фенрира и держал его так, чтобы пушистый хвост мокрой собаки висел перед моими ногами. Один датчанин с огромной рыжей бородой тут же заметил это, показывая на меня, и громко расхохотался, все собравшиеся последовали его примеру. Хорошо, что нам быстро принесли новую одежду, и мы с Бьёрном поспешили ее надеть. Каждому из нас выдали льняные штаны, очень широкие на бедрах, но сильно сужавшиеся в голени, легкие кожаные ботинки, льняную рубашку до колен с вырезом на груди и кафтан, представлявший собой длинную куртку с костяными пуговицами. Аслак махнул нам рукой, чтобы мы следовали за ним в западном направлении мимо длинных домов, вскоре он указал нам на один из них, и вот мы сидели у очага. Здесь уже была сварена каша. Запах домашней пищи ударил нам в нос, как только мы открыли дверь и увидели чан, висевший над углями. Аслак буркнул, что мы можем поесть, и мы тут же набросились на еду, запихивая кашу себе в рот прямо руками.
Остаток дня мы провели в доме. Аслак не вернулся за нами, зато пришел другой мужчина, низкого роста, с тремя колчанами под мышкой, он зашел в дом, шаркая ногами, и кивнул нам, прежде чем сесть за общий стол. Потом разложил стрелы на столе и начал осматривать черенки. Мы поинтересовались у него, где был однорукий, но он ответил нам на языке, которого мы не понимали, и продолжил заниматься стрелами. Некоторые он отнес к очагу, где одну за другой держал их над огнем, прежде чем выгнуть их и прицелиться снова.
Вскоре он ушел, а мы так и остались сидеть возле очага.
– Мне надо уйти, – сказал я. – Поискать Хальвара.
– Останься, – попросил Бьёрн. – Нам надо держаться вместе.
И я никуда не пошел. Подумал, что Хальвар, возможно, так и не вернулся в Йомсборг. Его вообще уже могло не быть в живых. Могло так случиться, что он был не из этих мест и лишь соврал мне.
– Когда они придут вечером… – Бьёрн, прищурившись, посмотрел на дверь. Оттуда шел тусклый свет и был слышен шум дождя. Бьёрн посмотрел на меня. К его усам и бороде прилипла каша. – Когда они придут и начнут расспрашивать, откуда мы и чем мы занимаемся, не надо говорить, что мы служили у Олава. В молодости он часто бывал с набегами в этих местах.
Больше мы ни о чем не говорили в тот день. Я долго просидел тогда, изучая резьбу на ближайшей балке, представлявшей собой суковатое бревно, очищенное от коры, а сейчас служившее опорой для сводчатого потолка. Золотистый свет, шедший от очага, отбрасывал тени на героическую битву, увековеченную в дереве. Внизу извивался змей, несколько раз обвивавший бревно, в крутых волнах была видна его голова. В открытой лодке стоял широкоплечий мужчина и выбирал веревку. Скорее всего, это был Мировой змей, а человек в лодке – сам Тор. Отец рассказывал нам эти истории, и хотя сам он не сильно старался умилостивить Одина и его сыновей, но нас он рано научил почитать их за великих воинов и тому, что боги всегда на стороне добропорядочных и смелых людей. Такие трусы, как великан Хюмир, сидевший позади всех в лодке и боявшийся волн и могучего змея, не могли рассчитывать на милость богов.
Мы с Бьёрном провели в доме весь день. С наступлением сумерек под крышей начали собираться воины. Йомсвикинги обычно целый день проводили вне дома, выполняя свои обязанности. Каждый был занят делом, невзирая на свои заслуги, навоз в Йомсборге мог убирать как почтенный воин в возрасте, так и юнец. Все население в Йомсборге было поделено по домам, где они проживали, а то, что нас с Бьёрном поселили именно в этот дом, значило, что там были свободные койки. На тот момент мы еще об этом не знали, те места, на которые нас определили, раньше принадлежали двум воинам, повешенным в Йорвике.