Йомсвикинг

Бо́льшую часть дня я просидел, прижавшись спиной к дубовой балке, поддерживающей потолок, и слушал разговоры. Я не переставал удивляться, почему мы остались при оружии, хотя у Сигурда и его людей оружие отобрали. Мне было интересно, что было такого в могущественном Свейне Вилобородом, что его так боялись. Его очень боялись. Я никогда не видел, чтобы Хальвар так себя вел. У Свейна не было отпугивающей внешности, как, например, у Сигурда, сына Буи, или других йомсвикингов. Он не был крупным, но сейчас я услышал, что в ярости он перевернул тяжеленный общий стол. А глаза… Они больше были похожи на два горящих угля. Что-то было в нем, но в тот раз я не нашел подходящего слова. Позднее мне доводилось общаться с христианами, слушать их понимание устройства мира и людей, и каждый раз, когда я упоминал имя Свейна Вилобородого, они крестились и говорили, что он поклоняется дьяволу. Рядом с ним люди чувствовали себя неуютно из-за его злобы. Он был наполнен ей, как рана гноем.

Вечером Сигурд, сын Буи, поднялся и посмотрел в дымовое отверстие на потолке. Снаружи слышались громкие голоса, женские визги, игра на дудочке и застольные песни.

– Уже темно, – произнес он. – Скоро они придут.

Не успел он договорить, как дверь распахнулась и вошел мужчина. На нем была роскошная красная длинная рубаха, мантия с серебряной застежкой и широкие кожаные пояса, на одном из них висел сакс, а его рука покоилась на рукоятке.

– Хальвар Бродяга и его люди приглашены выпить с конунгом. Сигурд, сын Буи, может присоединиться.

Мы вышли вслед за посланцем из дома и направились к центральному двору. Там нам сообщили, что мы можем взять с собой оружие, потому что мы свободные люди и имеем право оставаться вооруженными. Но каждый, кто осмелился бы положить руку на рукоять своего меча или топора, сразу бы ее лишился. Мужчина, отправленный за нами, махнул рукой, чтобы мы шли дальше. Мы миновали двор, на котором состоялась встреча со Свейном днем, и нас ввели в один из залов. Отсюда был слышен смех и игра дудочки, но, как только мы зашли, стало тихо. Посланец вывел нас к центральному проходу. Там мы и остались стоять, пока гости, сидящие за столами, в тишине разглядывали нас. Свейн сидел за столом в конце центрального прохода. Между ним и нами располагался очаг, такой большой, что на нем жарилось одновременно двенадцать вертелов, он как горящая стрела указывал на трон, на котором восседал Свейн. На нем был темно-синий кафтан, перед ним стояло несколько кубков и тарелок, на одних лежали фрукты и ягоды, а на других – дымящееся мясо. Над очагом жарили птицу и кабана, с туш на угли с шипением капал жир.

Свейн мельком взглянул на нас – он заметил, что мы вошли, – а потом снова сосредоточился на пергаменте, лежащем на столе. Ни единого слова, никакого приветствия. Посланец указал нам на один из столов, за которым мы и расположились вместе с Сигурдом, сыном Буи. Перед нами поставили кубки и кружки, налили пиво, принесли нарезанное мясо кабанчика.

Мы приступили к трапезе. Мы были голодными, поэтому все наше внимание было приковано к мясу и пиву, пока Хальвар не толкнул сидящих рядом и не попросил быть аккуратнее с выпивкой. Он повелел передать его слова дальше. После этого мы оставили кружки с пивом в покое. Немного насытившись, мы начали приглядываться к другим гостям в зале. Большинство явно принадлежали дружине Свейна, их руки были покрыты шрамами, а сами они не сводили глаз с нас. Столы в палате располагались так, как это было принято в больших пиршественных залах: по ряду столов с каждой стороны от центрального прохода и еще по ряду за ними. Стол Свейна стоял в нескольких саженях от огромного очага, за него и сел Сигвальди с какой-то женщиной. Эта женщина была не единственной из присутствующих в зале, женщины сидели за многими столами. На всех были ожерелья и красивые застежки, сверкающие золотом и янтарем, но ни одна из них не была так нарядно одета, как та, которая сидела за столом со Свейном. На ней было пурпурно-красное платье, плотно прилегающее к рукам и груди. На шее висели три толстые золотые цепочки с драгоценными камнями. Золото было вплетено и в ее темные косы, свисающие по обеим сторонам лица. Они были такими длинными, что уходили далеко за край стола. Она была моложе Свейна. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, лицо было широкоскулым и мужественным, а брови слишком широкими. Руки были непривычно большими для женщины. Левой рукой она теребила свои косы и цепочки, а правой держала рог, покрытый золотом.

Свейн пообещал дать нам ответ на требование Вагна, но, казалось, забыл об этом. Он часто прикладывался к самому огромному рогу из когда-либо виденных мною, а наливальщик постоянно подходил к нему и доливал пиво. Хальвар прошептал сидящим рядом, чтобы мы не теряли бдительности, поскольку Свейн становился вспыльчивым и непредсказуемым, когда напивался.