Йомсвикинг

Именно на Хуторе, как мы называли это место, я узнал, что Свейн Вилобородый прекрасно знал о планах Сигвальди напасть на Йомсборг. Именно он дал Сигвальди корабли, но он так делал и раньше, позволяя Сигвальди ходить с грабежами на запад и привозить с собой рабов. Именно люди Сигвальди, как я теперь знал из рассказа Сигрид, пришли туда, где она жила с мужем и его родственниками. Именно он, после того как хутор был разбит и разграблен, ходил среди рядов выживших и решал, кого убить, а кого взять в рабство. На борту судна она услышала о их планируемом походе в Йомсборг, чтобы захватить город и лишить Вагна головы, и сам Один был на их стороне. Сигвальди также жаловался на то, что Свейн Вилобородый не горел желанием прогнать Вагна, потому что датскому конунгу было на руку то, что Вагн и его люди находились между ним и Бурицлавом в качестве защиты в случае войны с вендами. Поэтому Сигвальди не поделился со Свейном своими планами захватить Йомсборг, и тот узнал об этом, лишь когда дело уже было сделано. Как только я услышал рассказ Сигрид, сразу же пошел к Вагну, чтобы рассказать все ему. Вагн сидел в залах Бурицлава и помешивал что-то в чане на огне, он кивал, слушая мой рассказ, и в конце пробормотал, что, скорее всего, так и было. Свейн не хотел, чтобы Йомсборг сожгли, он знал, что без него Бурицлав станет могущественнее. Но Сигвальди… Он вел себя как бешеный пес.

В ту зиму тоска по брату снедала меня. Если бы я только взял его с собой вместо того, чтобы оставить в тот день на корабле, мы были бы по-прежнему вместе. Эйстейн, Токи и все остальные в длинном доме видели, что меня что-то гнетет, в один из вечеров Эйстейн поинтересовался, не из-за рабыни ли я так убиваюсь. Я покачал головой и поделился, что продолжаю винить себя в том, что моего брата теперь нет с нами. Но Эйстейн понимал, что дело было не только в брате, что я горевал по нему и раньше, но теперь мои мысли были еще заняты и Сигрид. Было невыносимо знать, что она рабыня и принадлежит Бурицлаву. Вечерами я размышлял над словами Сигрид, которые она произнесла в ночь родов Торгунны, о том, что мне следовало бежать вместе с ней. Но куда бы мы отправились? Я уже много где побывал: от Вика до островов на западе, потом на западе Норвегии и, наконец, на юге, в Йомсборге, но мне не повстречалось ни одного места, где мы с Сигрид могли бы чувствовать себя в безопасности. Когда я над этим размышлял, в Хутор въехала вереница вендов на конных санях; была самая темная ночь в том году. То прибыли торговцы с повозками, полными шкур горностая, медвежьего жира и шелка, все это они привезли на продажу Бурицлаву. С собой они принесли новости с севера. Темнобородые не рискнули сами рассказать все вендскому конунгу, они расположились в общем доме, где я жил, и после пары кружек пива один из приезжих поднялся, почесал свою бороду и рассказал, что в Ютландии он слышал о Тюри, дочери Харальда, сбежавшей в Норвегию, жившей теперь с Олавом, Вороньей Костью, и родившей ему сына. Мальчик не прожил долго, поговаривали, что Свейн отправил к ним раба, который и отравил малыша. Свейн ненавидел Олава. Олав предал его, перейдя на сторону Этельреда, и то, что у него родился ребенок от сестры Свейна, стало последней каплей. Если верить слухам, он послал весть Эйрику Братоубийце, самому могущественному сыну Хакона ярла, и они договорились, что Свейн поможет Эйрику убить Олава со всеми его людьми.

Я все чаще думал о Сигрид и о том, что она просила взять ее с собой, но так и не решался на побег. Может, это было и к лучшему. Бурицлав был хорошим человеком, Сигрид могла бы рассказать, что слухи о новой женщине в его постели каждую ночь – лишь выдумки, потому что Бурицлав смотрел только на своих жен, не обращая внимания на других женщин. Она и другие рабыни жили спокойно, никто их не домогался. Она выполняла свои обязанности, как и все мы, ела за общим столом в длинном доме, где жили все рабы, и не жаловалась. Но мысль, что Бурицлав распоряжался ее жизнью, что при желании он мог затащить ее к себе в постель, была невыносима.