Йомсвикинг

Перед самым летним жертвоприношением я начал валить деревья. Мне приходилось уезжать далеко в лес, чтобы найти деревья со стволами, из которых можно было бы сделать доски, но в конце концов забросил эту идею, приняв решение строить дом из камней и дерна. Сигрид помогала, а когда Свартур пригласил нас отведать свежесваренного пива, мы пили за то, чтобы боги помогали нам, чтобы мы выровняли склон и заложили камни для фундамента, а пашни давали хороший урожай. Те деревья, которые я уже срубил, я использовал для постройки сооружения для подъема. Я поставил стволы углом и соорудил салинг, закрепив все это сооружение на склоне крепкой веревкой, потому что дул ветер. Со всех сторон поляну окружали деревья, но она находилась на самом верху холма, который вел к побережью, поэтому когда поднимался ветер, его сильные порывы бушевали наверху. Деревья, смотревшие на море, были изогнуты и прижимались к земле, а когда начинался ветер, они скрипели, будто жалуясь на свою жизнь.

В начале лета мы проводили все ночи, в которые не шел дождь, там, где со временем должен был появиться наш двор, засыпая прямо под шкурой. Комаров не было, стояла теплая погода. Сигрид считала, раз уж я занялся строительством собственного дома и моя хромая нога не мешала мне, значит, я был хорошим хозяином. И Сигрид начала допускать меня к себе в те дни, когда она могла понести, но мне об этом она ничего не сказала.

Чуть южнее нашего места протекал ручей: он сворачивал между какими-то пологими валами, огибал южную часть поляны, а потом падал вниз с обрыва ростом с человека, стремясь к морю. Здесь почти каждый вечер мы с Сигрид могли спокойно стоять под струями воды, смывая с себя пот и землю. Мне уже начало казаться, что Олав стал толстым, ленивым, что он решил остаться в стране вендов, а мое время воина прошло и принадлежало прошлому. Мне предстояло стать крестьянином и рыбаком, и, как говорится, я был совершенно не против такого поворота в судьбе. Помню, как в один из вечеров на второй месяц после летнего жертвоприношения я как раз размышлял над этим. День выдался теплым, я стоял в одиночестве под нашим маленьким водопадом, а Сигрид готовила лошадей на нашем месте. В тот вечер мы собирались к Свартуру, я хотел договориться с ним, чтобы он дал мне посевного зерна и пару овец в обмен на то, что я помогу ему просмолить его шнеку.

Я только успел смыть грязь под струями воды и наклонился к омуту, чтобы намылиться мылом, сваренным Сигрид, как увидел человека. На нем были какие-то шкуры и лохмотья, лицо испачкано в саже, и сначала я его даже не признал. В одной руке он держал грубый лук из можжевельника, а во второй – две стрелы. За его спиной виднелась скрученная шкура и короткое копье. От его сапог остались лишь голенища, он стоял босой.

– Торстейн, – позвал он.

Я все еще сидел в омуте, потому что его появление казалось мне чем-то нереальным. Теперь я его узнал, но он был таким грязным и ободранным, что мало походил на того человека, которого я помнил. Поэтому я не до конца был уверен, стоял ли он наяву передо мной, или же это был сон, как в тот раз во время жертвоприношения у Харальда Рыжего на торжище. Я отложил баночку с мылом и посмотрел на него, но мужчина стоял неподвижно, было даже непонятно, дышал ли он.

– Ты вернулся, – сказал я.

– Да, – раздался его голос из густой бороды.

– Ты вернулся от Бурицлава?

– Да, – услышал я в ответ.

– А твоя дочь…

Несчастного аж передернуло, он сунул стрелы в колчан, и тут я осознал, что передо мной стоял живой, настоящий брат.

– У Торгунны теперь другой мужчина. Один из сыновей Бурицлава. Меня там больше не ждут.

Я вышел из омута. Не помню, сказал ли ему что-то, подбежал ли и стал ли его обнимать или же просто оделся и позвал его с собой, но в тот вечер Бьёрн пошел с нами к Свартуру и много и жадно ел. Он рассказал нам о своем путешествии на юг и появлении в Вейтскуге. Последнюю часть пути ему пришлось пробираться через лес, потому что выше по реке на якоре стояли корабли Олава и никто не мог проехать без его позволения. Лес вокруг они тоже считали своим, поэтому Бьёрну пришлось делать большой крюк, занявший четыре дня. Йомсвикинги его хорошо приняли, но неожиданно в дом вошел Вагн, Бьёрн схватил топор и был готов бороться не на жизнь, а на смерть. Но Вагн прошел к очагу и спросил, зачем он пришел. Бьёрн сказал, что приехал увидеть свою женщину и дочь, но Вагн лишь покачал головой и сказал, что не имеет права отказать и брат сможет увидеть свою дочку, но потом должен уехать. Торгунну уже пообещали другому мужчине.