Йомсвикинг

После трапезы я вернулся к Гримсгарду, а оттуда отправился на лодке к заливу Хутта. После починки кнорра Грима у меня оставалась кринка с корабельным варом, но вот досок не было. Я какое-то время походил по берегу, надеясь найти плавник, но ничего не увидел. Начинался отлив, мне следовало поторопиться, если я собирался вернуться до наступления вечера. Но я знал, что делать. Быстро оторвал доски от стола в кузне. Затем положил их в лодку и поплыл обратно. Нечасто у меня выдавались дни, когда бы происходило так много событий. Как только я вернулся на корабль Олава, меня отвели в трюм, и там я принялся тесать и строгать привезенные мной доски, чтобы они подходили по размеру. Затем нужно было просверлить в корпусе отверстия, я боялся вбивать заклепки прямо в доски обшивки, они могли треснуть. Коловорота на борту не было, но мне дали длинный острый кинжал. Я вернулся на палубу и разделся, оставив только штаны, ведь я сам считал, что моя калечная нога кажется тоньше здоровой, и мне не хотелось, чтобы здесь это заметили. К этому времени навесы уже сняли, воины стояли на палубе и смотрели, как я работаю.

Олава не было видно, но тот рыжебородый, который так основательно ковырялся в носу, должно быть, получил приказ помогать мне. Он перекинул через планширь веревку, чтобы я мог держаться за нее, проделывая отверстия. Вода была холодной, доски обшивки – очень толстыми, но я знал, что должен забить заклепки с внешней стороны и загнуть острия изнутри, ведь именно так закрепляются доски.

За это время мне приходилось несколько раз подниматься на корабль и греться у огня, и рыжебородый ерошил мне волосы рукавом своей пропотевшей рубахи и извинялся за то, что мне приходится выполнять такую работу, ведь она совсем не подобает воину. Казалось, что он уже считает меня одним из воинов Олава.

Сам Олав тоже подошел посмотреть, как я работаю. Он встал у планширя прямо надо мной и принялся объяснять, как обстояли дела:

– В Норвегии сейчас началось восстание. Им нужен король – такой человек, как я.

Я висел на веревке, дрожа в холодной воде, и снизу мне видны были только плечи Олава и его рука, которой он оперся на планширь.

– Ты вынослив, Торстейн! Я знаю многих, среди них и викинги, и воины, которые бы не выдержали такой работы!

Было бы неправильно сказать, что я не был польщен. Олав первым после отца произнес мне такую похвалу. Может, я и вправду увидел в нем отца, каким он был в молодости, когда отправился по западному пути, до того, как удар топором повредил ему спину. Надо мной возвышался Олав, статный, гордый, и то, что он недавно произнес – что Норвегии нужен такой король, как он, – казалось и правильным, и разумным. Такой уж был у него дар – убеждать людей. Для меня он уже был королем, и, если бы он только попросил, я бы висел на этой веревке и заделывал сотни таких трещин. В некотором роде я уже чувствовал себя одним из его людей и последовал бы за ним в Норвегию, даже если бы не случилось того, что случилось позже этим днем. Олав обратил взгляд на залив, должно быть заметив что-то. Раздались крики людей, и я, повернувшись в воде, увидел мачту. В гавань заходил боевой корабль.

Должно быть, я выплыл на берег, следующее, что я помню, – это то, что я стою на песке, обхватив руками свое тощее тело и дрожа от холода. Новый корабль похож на другие, длинный, с высокими бортами, он заходит в залив, и на борту опускают парус. Весла еще не убрали, и я могу разглядеть двух людей у кормы: лысого в кожаном плаще и широкоплечего парня рядом с ним, он держит рулевое весло, глядя на пристань, куда указывает лысый. На носу также толпятся люди, они напоминают воинов с уже пришвартованных судов: загорелые лица и густые бороды. Некоторые кричат что-то людям на других кораблях и машут руками, эти люди явно знакомы друг с другом.

Но вот один из них, молодой парень с длинными волосами, падающими на плечи, замечает меня. Корабль скользит к причалу, весла с правого борта мощно уходят в воду, корабль разворачивается боком к причалу, всего в нескольких саженях от того, который стоит рядом с кораблем Олава. С носа и кормы летят канаты, и корабль подтягивают к причалу, так что корма его обращена к берегу, а нос – к заливу, но юноша, похоже, не замечает ничего вокруг него. Он подбегает к ахтерштевню и взбирается на планширь.

– Торстейн!

Я не успеваю ответить. Он бросается за борт, идеальный нырок. Я стою на берегу, и все происходящее кажется мне сном: вот-вот я проснусь в кузне Хуттыша, в одиночестве, как и всегда. Но если это сон, пусть бы его послал сам Один, ведь разве ко мне не плывет Бьёрн? Фенрир уже у кромки воды, он лает на человека, который нащупал ногами дно и бредет ко мне. «Торстейн!» Он переходит на бег, и вода разлетается брызгами.

И вот он уже рядом. Он обнимает меня, крепко сжимает, и мы стоим так, а Фенрир с лаем носится вокруг нас.