Йомсвикинг

День клонился к закату. Мне бы хотелось, чтобы тогда была темная ночь, чтобы мне не пришлось видеть лица раненых. У каждого человека есть навязчивые воспоминания, и это – одно из моих. Олав приказал, чтобы мы добили раненых дружинников ярла. Удар копьем или топором редко бывает смертельным. Он валит человека на землю, превращает в кричащий кровавый куль, но нередко случается, что человек очень долго истекает кровью, а Олав не хотел ждать. Бьёрн ухватил меня за плечо, жестко глянул в глаза и сказал:

– Ты тоже, Торстейн. – С этими словами он указал на человека у мачты, корчащегося от боли и обеими руками схватившегося за живот.

Помню широко распахнутые глаза на бородатом лице. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, потом он закрыл глаза и склонил набок голову. Я поднял топор и подумал, что мне надо только ударить его по лбу и все будет кончено. Но я мешкал. В разгаре боя меня охватило какое-то опьянение, но теперь оно прошло. Я замахивался топором, хотел было ударить, но не мог.

Бьёрн быстро присел рядом с раненым и полоснул его по горлу. Хлынула кровь, но Бьёрн остался сидеть, положив руку на плечо умирающему, который не отрываясь смотрел на меня, будто думал, что это я нанес удар.

Умер он быстро. Глаза закрылись, и голова опять упала набок. Тогда Бьёрн взглянул на меня.

– Нельзя колебаться. Нельзя, когда на тебя смотрит Олав.

Тем вечером я не убил никого из раненых. Следующее, что помню, – это возвращение на корабль Асгейра. Я сижу на сундучке, а Бьёрн стоит у жаровни. Над огнем висит котел, закипающая вода исходит паром. Вокруг лежат примерно десять человек, некоторым из них здорово досталось. У Вальдемара отрублена кисть руки, между мясом и мышцами торчат обрубки кости. Я размышляю, как они удивительно выглядят, эти обрубки. Будто щепки сухого ясеня.

Той ночью Вальдемар умер, а с ним еще трое. Олав развернул корабли, и ночь мы провели, укрывшись у острова Хитра. Корабль Эрленда он вел за собой и обобрал дочиста, а потом пустил дрейфовать под ветром с берега в сторону открытого моря. Больших богатств там не было, да и серебра у Олава уже было предостаточно. Но там нашлись связки стрел, шкуры и несколько железных брусков, а еще весла и парус. Все это перетащили на другие корабли те, кто не успел поучаствовать в битве. Ведь дело закончилось очень быстро, хоть мне и казалось иначе.

Лишь немногие из нас вышли из боя без ран и увечий, именно поэтому добычу перетаскивали воины, которым не довелось вступить в бой тем вечером. Бьёрну пришлось раздеться и лечь голым на палубу, а мы с Рагнаром Кузнечным Молотом окатили его морской водой. Потом к нам подошел Эйстейн Кулак, неся прокипяченную шелковую нить и иглу столь тонкую, что она походила на соломинку. В бою Бьёрна полоснули по плечу. Мы убедились, что это была единственная рана, но длиной она была почти в три пальца, и Эйстейн раздвинул ее края, пока другие промывали ее теплой водой. Пока Эйстейн шил, Бьёрн корчился от боли, но не издал ни звука.

Когда пришла моя очередь раздеться, мы увидели на руках и ногах несколько синяков, а на правой голени сзади у меня было два пореза. Меня не удивило, что раны были именно там. Ведь эта нога была не такой проворной.

– Ты и не заметил, что ранен? – спросил Эйстейн, когда я лег, чтобы мне промыли раны.

– Нет.

– Да ты настоящий берсерк. – Эйстейн помолчал, затем кашлянул и пробормотал другим, чтобы они меня держали. Мне кажется, что и Бьёрн, и Рагнар Кузнечный Молот, и остальные с того вечера стали ко мне относиться не просто как к мужчине, но к мужчине, достойному своего места на корабле. Потому что я не стонал. Не корчился. Рагнар Кузнечный Молот, державший меня за плечи, проронил несколько слов, по которым я понял, что он тоже придерживается старой веры:

– У тебя мужество самого Тюра, Торстейн.

Но я лежал так тихо не из-за мужества, а из-за страха. Я думал, что, если раны воспалятся, нога ослабеет еще больше. Поэтому боялся пошевельнуться, пока мне промывали рану, и лежал неподвижно, пока Эйстейн Кулак зашивал ее своей шелковой ниткой. Я просто боялся.

После того как нас, мужчин, залатали, мы вновь оделись, и на палубу вытащили бочки с пивом. Правда, этим вечером пиво досталось только раненым, они пили, чтобы приглушить боль. Другим следовало сохранять ясную голову, ведь мы по-прежнему не знали, не видели ли люди ярла нашей стычки и не собираются ли они напасть на нас. Нам приказали держать оружие наготове и не снимать тетивы с лука.