А вот «Прощальная ода» (
Чтение Ветхого Завета отражается и в написанном в 1963 году «Исааке и Аврааме». 20 октября 1963 года Ахматова в беседе с Натаном Готхартом «с интересом говорит о поэме Иосифа Бродского „Исаак и Авраам“ и шутя замечает, сообщив, что Бродский сторожит дачу академика Берга: „Судя по тому, как Иосиф описывает страх, зимой один в Академяках (шутливое название поселка академиков по созвучию с Келломяки — прежним финским названием Комарово) жить он не будет. Я хочу устроить ему переводы. Это хороший заработок. Он знает польский, английский и хорошо переводит“»[254]
.Ахматова с большим вниманием отнеслась к поэме «Исаак и Авраам» и даже выписала из нее строки о звуке А: «По существу же это страшный крик / младенческий, прискорбный и смертельный…»[255]
— она поставила их эпиграфом к четверостишию «Имя», но затем эпиграф убрала, возможно, просто потому, что ставить двухстрочный эпиграф над четырехстрочным текстом странно.«Прощальная ода» была написана в один из самых драматических моментов в жизни поэта — в разгар травли, перед арестом, судом и ссылкой.
13 февраля Бродский был арестован в Ленинграде. 18 февраля состоялось первое заседание по его делу, постановившее направить поэта в психиатрическую больницу для экспертизы. 13 марта проходит второе заседание суда, постановившее: «Бродского <…> выселить из гор. Ленинграда в специально отведенную местность на срок 5 (пять) лет с обязательным привлечением к труду по месту поселения»[256]
.Все это время Ахматова старается помочь Бродскому и отзывается о нем как о главном поэте поколения. Разговоры о судьбе Бродского становятся одной из главных тем ее разговоров с доверенными собеседниками в Италии, куда она приезжает в декабре 1964 года, чтобы получить литературную премию в городе Таормина, затем в Лондоне и Париже.
Ирландский поэт Десмонд О’Грейди, встретившийся с Ахматовой в Италии в декабре 1964 года, вспоминал: «Во время моего восторженного панегирика молодым русским поэтам Ахматова закрыла глаза, а открыв их, сказала, что понимает мой энтузиазм, но ее как раз и беспокоит всенародная популярность молодых поэтов. Она помолчала, а затем добавила, что мне следовало бы познакомиться с поэзией Иосифа Бродского и обратить внимание на его восходящую звезду, „пока ее не погасили“. Она мельком взглянула на работника советского посольства и рассказала, что в Ленинграде 18 января прошлого [!] года Иосиф Бродский был арестован и отдан под суд за тунеядство и паразитический образ жизни. Помолчав еще немного, она продолжила: 13 марта состоялся второй акт судебного фарса, и Бродский был приговорен к пятилетней ссылке на север России в Архангельскую область, где он и находился в момент нашей беседы. „А ведь он, — добавила Ахматова, — моложе вас“»[257]
.В беседе с Глебом Струве 20 июня 1965 года в Париже Ахматова также упоминает о Бродском, в передаче мемуариста это звучит так:
Из молодых поэтов Анна Андреевна выделяла особо Бродского. С некоторым опасением она нас спросила: «А вам не нравятся его стихи? Ведь это настоящий вундеркинд. На процессе он держал себя замечательно, все девчонки в него влюбились». И процитировала задумчиво, грустно:
Борис Анреп вспоминает о своей встрече с Ахматовой в Париже: «Мы заговорили о современных поэтах <…> „Кого вы цените?“. А. А. поморщилась и молчала. „Мандельштама, Бродского?“. — „О да, Бродский! Ведь он мой ученик“»[259]
.Георгий Адамович в разговоре с Аркадием Ваксбергом рассказывает о своей встрече с Ахматовой в Париже: «Полемики избегала. Бродского считала лучшим поэтом. Боюсь судить, возможно… Лучший — превосходная степень… Таких оценок я избегаю: поэзия все же не спорт… Я читал Бродского, Кушнера, Соснору. Это очень значительно, очень, в этом нет никакого сомнения <…> Я высоко ценю Евтушенко и Вознесенского, признался ей в этом. Ахматова не оспаривала их талант, но сказала, что рядом с Бродским таких поэтов как бы и нет»[260]
.