Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

При этом нельзя не учитывать, что сам Бродский не печатал это стихотворение при жизни — представляется, по соображениям не политическим, а поэтическим. В «Народе» много тавтологических повторов, четырехстопный анапест, которым оно написано, звучит монотонно, особенно благодаря сплошным мужским рифмам. В нем нет того звучания, которое уже свойственно установившемуся к этому времени голосу поэта. Можно сказать, отвлекаясь от «величия замысла», что это Бродский «Пилигримов», а не «Новых стансов к Августе» или «Исаака и Авраама».

Ахматовские слова об отсутствии озлобления и высокомерия могут быть связаны и с радостью от того, что Бродскому эти чувства удалось преодолеть. Сравнение с сыном Львом напоминает о неприятном эпизоде весны 1964-го, когда побывавший у поэта Михаил Мейлах рассказал Ахматовой о состоянии Бродского. Этот эпизод записала Л. К. Чуковская, так передавшая реакцию Ахматовой: «Вообразите, Иосиф говорит: „Никто для меня палец о палец не хочет ударить. Если б они хотели, они освободили бы меня в два дня“. <…> За него хлопочут так, как не хлопотали ни за одного человека изо всех восемнадцати миллионов репрессированных! и Фрида, и я, и вы, и Твардовский, и Шостакович, и Корней Иванович, и Самуил Яковлевич. И Копелевы. Это на моих глазах, а сколькие еще, именитые и не именитые в Ленинграде! а у него типичный лагерный психоз — это мне знакомо, — Лева говорил, что я не хочу его возвращения и нарочно держу в лагере…»[278].

В сентябре 1965 года Ахматова видит, что Бродский вышел из ситуации с достоинством и «Народ» — одно из свидетельств тому.

6 октября 1965 года Ахматова уезжает в Москву, не зная, что больше уже не вернется в Ленинград. Из дома на Московский вокзал ее провожает Бродский[279]. Через месяц у нее случится четвертый инфаркт. Бродский несколько раз приезжает в Москву и навещает ее в московской Боткинской больнице, в последний раз 1 января 1966-го: «Был у меня Иосиф. Веселая легкая встреча. Поражен, что я уже на ногах. Привез письма из Ленинграда»[280].

5 марта Ахматовой не стало.

Бродский рассказывал Соломону Волкову: «Пунины совершенно не хотели заниматься похоронами Ахматовой. Они всучили мне свидетельство о смерти Анны Андреевны и сказали: „Иосиф, найдите кладбище“. В конце концов я нашел место в Комарово. Надо сказать, я в связи с этим на многое насмотрелся. Ленинградские власти предоставлению места на одном из городских кладбищ противились, власти Курортного района — в чьем ведении Комарово находится — тоже были решительно против. Никто не хотел давать разрешение, все упирались; начались бесконечные переговоры. Сильно помогла мне З. Б. Томашевская — она знала людей, которые могли в этом деле поспособствовать — архитекторов и так далее. Тело Ахматовой было уже в соборе Св. Николы, ее уже отпевали, а я еще стоял на комаровском кладбище, не зная, будут ее хоронить тут или нет. Про это и вспоминать даже тяжело. Как только сказали, что разрешение получено и землекопы получили по бутылке, мы прыгнули в машину и помчались в Ленинград. Мы еще застали отпевание. Вокруг были кордоны милиции, а в соборе Лева метался и выдергивал пленку из фотоаппаратов у снимающих. Потом Ахматову повезли в Союз писателей на гражданскую панихиду, а оттуда в Комарово»[281].

О поисках места для могилы вспоминают также Т. И. Сильман и В. Г. Адмони: «Нас повез туда на своей маленькой машине Баталов, меня, Иосифа Бродского и Мишу Ардова. Лед залива терялся в тумане. Ни машин, ни пешеходов мы не встречали. Пустыми, словно заколоченными, казались дома, когда они возникали по краям пути… Смерзшийся снег безлюдных улиц был бурым, затем мы выехали на лесную дорогу — продолжение Озерной улицы. Черные глухие ели сменялись полиняло-темными, будто выцветшими высокими соснами. Темным было и кладбище, почти еще не заселенное могилами. Мы шли по дорожкам, занесенным неглубоким снегом… Перед нами, за почти незаметной оградой (или тогда ограды вообще еще не было?), высились три сосны. Сомнения кончились. Это было место для могилы Ахматовой»[282].

Н. Я. Мандельштам писала: «В толпе, хоронившей Ахматову, был еще один по-настоящему осиротевший человек — Иосиф Бродский. Среди друзей „последнего призыва“, скрасивших последние годы Ахматовой, он глубже, честнее и бескорыстнее всех относился к ней»[283].

Глава 4. К великим в ряд

Какую биографию. — «На смерть Иосифа Бродского». — Общество мертвых поэтов. — Блондин в кустах. — «Сретенье». — Источники света. — Три Иосифа. — Глухонемые владения смерти.