Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Одним из важных уроков, которые Бродский усвоил за время дружбы с Ахматовой, как мы помним из второй главы, стало осознание того, что каждая строчка и каждый поступок поэта могут стать частью его литературной биографии. Новый период развития его поэзии, ознаменованный «Большой элегией Джону Донну» и другими стихами, существенно отличавшимися от предыдущих, стал также периодом активного построения собственной литературной биографии, соотнесения своей поэзии с мировой культурой.

Путь к этому лежит через освоение этой культуры. Освоить — значит сделать своим: найти, осознать и передать другим. 25 декабря 1965 года Ахматова записывает: «Сейчас была горькая радость: слушала Пёрселла, вспомнила Будку, мою пластинку „Дидоны“ и мою Дидону. Вот в чем сила Иосифа: он несет то, чего никто не знал: Т. Элиота, Джона Донна, Пёрселла — этих мощных великолепных англичан! Кого, спрашивается, несет Евтушенко? Себя, себя и еще раз себя»[284].

Было бы неправильным говорить, что литературная репутация Бродского возникает благодаря Ахматовой — точно так же, как нельзя говорить, что его успех на Западе обусловлен политическими причинами. Успех Бродского — результат сочетания выдающегося таланта и умения использовать жизненные и литературные события для последовательного построения литературной биографии.

Широко известна фраза, якобы сказанная Ахматовой после приговора Бродскому: «Какую биографию делают нашему рыжему!». Она даже включена в словарь цитат и крылатых выражений, призванный зафиксировать идиоматические единицы, которыми оперируют носители русского языка[285]. Источником этой фразы являются «Рассказы о Анне Ахматовой» Анатолия Наймана, который повторяет ее дважды. «Когда Бродского судили и отправили в ссылку на север, она сказала: „Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял“»[286]; «Ахматова, хлопоча за него, одновременно приговаривала одобрительно про биографию, которую „делают нашему рыжему“»[287]. Примечательно, что по форме — это буквальный парафраз из стихотворной повести Ильи Сельвинского «Записки поэта»:

А за гущей рифмэтров, критиков и любопытных
В далеком углу кого-то сосредоточенно били.
Я побледнел: оказывается так надо —
Поэту Есенину делают биографию.

Бродский начиная с середины шестидесятых «делал биографию» сам и делал ее вполне осознанно — если мы говорим о литературной биографии. Это хорошо прослеживается по ряду его стихов, которые как бы встраивают автора в определенный поэтический контекст и ставят в один ряд с великими поэтами прошлого и современности. Начиная со стихов на смерть Роберта Фроста и «Большой элегии Джону Донну», написанных в 1963 году, он обращается к классикам на равных, без хлестаковщины («с Пушкиным на дружеской ноге»), но спокойно и уверенно.

Здесь на память приходит автор-герой «Писем русского путешественника» Карамзина, беседующий с Кантом и показывающий в этом разговоре не только уважение к собеседнику, но и знание его текстов. Стихотворные посвящения Бродского, адресованные другим поэтам, практически всегда опираются на прекрасное знание их стихов и использование цитат или приемов адресата в собственном стихотворении. Особенно ярко это выражено в жанре In memoriam — стихах на смерть, особенно на смерть поэта.

Стихи такого рода занимают заметное место в корпусе произведений Бродского[288]. Точно так же, как и в корпусе произведений Ахматовой (например, цикл «Венок мертвым»).

В самом начале 1960-х годов Бродский делает несколько подступов к жанру. Примечательно, что в его черновиках есть даже неоконченный набросок автоэпитафии, озаглавленный «На смерть Иосифа Бродского» и начинающийся словами:

В ту землю
из которой
вышел
которую руками трогал
в ту землю из которой создал
по своему подобью бога…[289]

Эти строки вызывают в памяти стихотворение Ахматовой «Родная земля», написанное 1 декабря 1961 года[290] и заканчивающееся словами: