Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Описывая особенности употребления указательных и неопределенных местоимений и наречий у Ахматовой, Т. В. Цивьян отмечает, что в поэтическом мире Ахматовой возникает ситуация «неопределенной-неопределимой единственности», когда при наличии конкретных отсылок содержание этих отсылок, то, на что они указывают — зашифровано: да, я любила их, те сборища ночные; тот город, мной любимый с детства; я к розам хочу в тот единственный сад и др. Однако при этом «знание ахматовской „тайнописи“ в ряде случаев помогает дешифровке, когда, например, дейксис направлен на текст, на реалию через текст и т. п. <…> в тексте вскрывается глубинный уровень, рассчитанный на посвященного»[399].

Чтобы пояснить это, приведу несколько примеров. Начну с самого простого, который не требует дополнительных пояснений. Это одни из самых известных и цитируемых строк Ахматовой, начало «Реквиема»:

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

Вот отзыв о них одного из современников — поэта и критика Льва Озерова: «„Тогда“, „там“, „к несчастью“ — все убийственно понятно»[400]. Понятны они и современному читателю, знакомому с трагическими страницами отечественной истории.

Еще пример: одно — из относительно ранних — 1917 год — стихотворений, уже упоминавшееся выше:

Да, я любила их, те сборища ночные, —
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, зимний пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки
И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

Вообще говоря, читателю этого стихотворения необязательно знать детали биографии Ахматовой и особенности литературной жизни дореволюционного Петербурга. Описываемая картина вполне обычна: поэты собираются вместе, пьют кофе, говорят о литературе, завязываются дружеские и романтические отношения. Время глагола говорит нам о том, что эти встречи остались в прошлом, но причина не указана, хотя многие читатели, знающие исторический контекст, увидев, что стихотворение помечено 1917 годом (в ряде изданий указан только год без конкретной даты), могут предположить, что эта причина — революция.

Однако читатели могут быть лишены и этого контекста. Несколько назад я видел перевод этого стихотворения на плакатах в вагонах нью-йоркской подземки. В рамках программы «Поэзия в движении» там периодически размещаются небольшие стихотворения или фрагменты стихотворений лучших поэтов мира. Разумеется, в английском переводе. Кстати, этот проект развивает идеи, предложенные Бродским в его программном эссе «Нескромное предложение», написанном, когда он был объявлен поэтом — лауреатом США, и направленные на то, чтобы сделать поэзию доступнее и ближе самому широкому кругу читателей.

Перевод стихотворения Ахматовой, сделанный американской поэтессой и переводчицей Джейн Кеньон, сохранил интересующую нас особенность оригинала — те сборища ночные были переведены буквально — those gatherings late at night. Год не был указан. Для подавляющего числа читателей-пассажиров нью-йоркского метро контекст был совершенно непонятен, несмотря на указательное местоимение, которое подчеркивает, что речь идет о конкретной ситуации, которую автор имеет в виду, однако сам выбор стихотворения для проекта показывает, что оно вполне может быть прочитано — и сказать о чем-то читателю — и без понимания того, куда отсылает местоимение «те».

Но что если этот читатель захочет все же понять, куда ведет неявное указание? в данном случае ответ прост: нужно обратиться к биографическому контексту, который может быть отражен в комментариях к стихотворению или в одном из жизнеописаний Ахматовой. Если мы найдем это стихотворение в собрании сочинений Ахматовой, то увидим, что под ним указан не только год, но и конкретная дата — 5 января 1917. Таким образом, понятно, что ночные сборища, о которых вспоминает героиня стихотворения, прекратились не из-за революции — февраль и октябрь были еще впереди.