Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Следуя за определенным, но не проясненным указанием, читатель этого стихотворения легко найдет ответ в работах по истории литературы Серебряного века или в воспоминаниях современников. Так, например, комментирует эти строки современник Ахматовой, участник второго «Цеха поэтов» Георгий Адамович: «Сборища действительно были ночные: приезжали в „Бродячую собаку“ после театра, после какого-нибудь вечера или диспута, расходились чуть ли не на рассвете. Хозяин, директор Борис Пронин, безжалостно выпроваживал тех, в ком острым своим чутьем угадывал „фармацевтов“, т. е. людей, ни к литературе, ни к искусству отношения не имевших. Впрочем, все зависело от его настроения: случалось, что и явным фармацевтам оказывался прием самый радушный, ничего предвидеть было нельзя. Было очень тесно, очень душно, очень шумно и не то чтобы весело: нет, точное слово для определения царившей в „Собаке“ атмосферы найти мне было бы трудно. Не случайно, однако, никто из бывавших там до сих пор ее не забыл»[401].

Речь идет о литературно-артистическом кабаре «Бродячая собака» на Михайловской площади (теперь площадь Искусств, 5), одном из самых ярких явлений в культурной жизни Петербурга предреволюционных лет. Кабаре просуществовало недолго, с 1912-го по 1915 год, закрывшись в разгар Первой мировой войны по финансовым и политическим причинам, но навсегда осталось в истории русской поэзии — как и в воспоминаниях очевидцев.

Для тех, кто знает русскую поэзию Серебряного века, эти пояснения выглядят банальными, но тут важно не столько пояснить, сколько показать, как Ахматова использует прием определенного указания на что-то неназванное, как средство либо создать у читателя ощущение причастности и узнавания, либо стимулировать размышления о контексте стихотворения.

Я специально выбрал достаточно простой пример для иллюстрации этой особенности поэтического языка Ахматовой. Вот еще один простой пример. Когда читатель встречает в «Поэме без героя» следующие строки, он может знать или не знать подтекст: Это он в переполненном зале / Слал ту черную розу в бокале, / Или все это было сном? Кто скрывается за местоимением он? О какой именно черной розе идет речь? В тексте поэмы нет ответов на эти вопросы.

Несколько небольших экспериментов, проведенных мной в прошлом году со студентами первого-второго курсов (не филологами), показали, что только единицы из них опознают отсылку к одному из самых известных стихотворений Александра Блока — «В ресторане» (Я сидел у окна в переполненном зале. / Где-то пели смычки о любви. / Я послал тебе черную розу в бокале / Золотого, как небо, аи), большинство же участников отмечают, что какая-то отсылка, несомненно, присутствует — именно за счет употребления указательного местоимения — но непонятно, о ком идет речь. Стихотворение либо ориентировано на знание подтекста, либо стимулирует к его поиску. Либо оставляет читателя со смутным ощущением — кто-то где-то кому-то посылал черную розу. В «Поэме без героя» такое тоже встречается:

Звук оркестра, как с того света,
(Тень чего-то мелькнула где-то),
Не предчувствием ли рассвета
По рядам пробежал озноб?

Но стихотворение Блока «В ресторане» все-таки известно тем, кто любит и ценит поэзию, и неявное указание в «Поэме без героя» можно также отнести к числу простых случаев. Обратимся к еще одному примеру — стихотворению «Зазеркалье» из уже упоминавшегося цикла «Полночные стихи»:

В Зазеркалье

O quae beatam, Diva,

tenes Cyprum et Memphin…

Hor.^{2}

Красотка очень молода,

Но не из нашего столетья,
Вдвоем нам не бывать — та, третья,
Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами…
Что делаем — не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.

5 июля 1963, Комарово

Мы вновь видим классический случай ахматовской «неопределенной-неопределимой единственности». Кто имеется в виду во фразе «та третья»? Это вопрос, который волновал самых первых читателей стихотворения. Помните описанную в первой главе ситуацию, когда Чуковская не поняла «В Зазеркалье» и Ахматова прочла его повторно? Через несколько месяцев после той встречи Ахматова вернулась к разговору. Запись Чуковской от 17 октября 1963: