Иосиф Флавий. История про историка

Сразу же после приезда в Рим Иосиф поселяется в личном поместье самого императора, получает римское гражданство (это считалось высочайшим счастьем и для многих людей той эпохи составляло цель жизни), становится из Иосифа бен Маттитьягу Иосифом Флавием, то есть начинает носить родовое имя цезаря, означавшее, что он находится под его личной защитой и патронажем. Кроме того, вдобавок к доходам с подаренного ему Титом взамен утерянных плодородного участка земли в долине а-Шарон (Сарон) он получает еще и постоянное денежное пособие.

Все это вроде бы совсем неплохой «задел», чтобы начать жизнь заново, и все это без личного приглашения императора было бы невозможным. Даже верноподданный царь Агриппа и его сестра, принцесса Вереника, не рискнули без такого приглашения обосноваться в Риме, а оно было им послано только в 75 году.

В то же время тот статус, которым обладал Иосиф на протяжении всей своей последующей жизни в Риме, по мнению большинства историков, вряд ли можно было назвать высоким. Мы не знаем, в каких условиях он жил в доме Веспасиана (мы даже не знаем, где именно находился этот дом!). Не исключено, что ему предоставили всего одну или две комнаты, и тогда условия его жизни мало чем отличались от условий преуспевшего на службе у хозяина раба. Вне сомнения, Иосиф не считался бывшим рабом и даже военнопленным, а значит по своему общественному положению был выше любого вольноотпущенника. Но он все же не получил статус «друга цезаря» и всех полагающихся с этим привилегий, включая вход во дворец и право на аудиенцию с императором.

Титул «друга императора» был тогда только у одного еврея — Тиберия Александра, но тот, как уже говорилось, евреем соплеменниками не считался.

Тем не менее текст «Жизнеописания» не оставляет сомнений, что во дворец он все-таки был вхож и периодически встречался с Веспасианом, а также (куда чаще) с Титом, но, по мнению тех же историков, был при дворе на тех же правах, что и множество обретающихся там шутов, фокусников, актеров и прочей публики, служащей для развлечения знати.

Во всяком случае, в глазах ближайшего окружения императора Веспасиана, то есть тех людей, которые вершили вместе с ним судьбу империи, он был не более чем одним из множества мелких «полезных человечков», которые за какие-то заслуги были однажды обласканы и продолжали получать императорские милости на случай, если их услуги вдруг снова понадобятся. Так что Иосиф никак не мог себя чувствовать своим среди римлян.

Но и для римских евреев он своим тоже не был.

Уже одно то, что ему было предоставлено место среди почетных зрителей триумфа в честь победы над Иудеей, было воспринято ими как еще одно доказательство того, что он является предателем и трусом, переметнувшимся на сторону Рима и способствовавшим разрушению Иерусалима и Храма. Тот факт, что вначале он руководил обороной Галилеи, но малодушно предпочел плен смерти и стал сотрудничать с врагом, делал Иосифа в глазах многих соплеменников фигурой куда более презренной, чем Агриппа и Вереника, — те хотя бы с самого начала не скрывали, что выступают за вассальное подчинение Риму, а Иосиф довольно долго «играл» в одного из руководителей восстания, и на нем лежала прямая вина как за падение Галилеи, так и за все последующие события.

Поэтому по меньшей мере первые годы своей жизни в Риме Иосиф считался среди евреев «нерукопожатым», почти изгоем. Сам для себя он объяснял такое отношение к себе прежде всего завистью, которую испытывали к нему евреи не только Рима, но и провинций. Прямым следствием этого, по его версии, было то, что на протяжении всей последующей жизни соплеменники часто пытались уничтожить его с помощью оговора.

Одну из таких попыток предпринял в начале 70-х годов некий Йонатан — ткач по профессии и убежденный сторонник сикариев, бежавший после разгрома восстания в находившуюся на территории современной Ливии Кирену и попытавшийся там поднять восстание против римлян. Он успел собрать в лагере в пустыне около двух тысяч своих сторонников, когда богатые евреи Кирены, почувствовав угрозу своему благополучию, донесли о готовящемся восстании римскому губернатору так называемого «ливийского пятиградия» Катуллу.

Последний поспешил послать армию к лагерю Йонатана, которая без труда перебила всех находившихся там практически безоружных и не имеющих никакого боевого опыта людей. Сам Йонатан и несколько его приближенных были взяты в плен и предстали перед губернатором. Однако на допросе Йонатан указал в качестве зачинщиков восстания на богатейших евреев Кирены, то есть на своих же доносчиков. Абсурдность и нехитрые цели этого обвинения были очевидны, но Катулл, будучи давним ненавистником евреев, мгновенно понял, какие возможности открывает перед ним такой навет, ухватился за него и казнил по ложному обвинению в попытке мятежа три тысячи самых богатых евреев Кирены, передав в казну их имущество.