Узнав о появлении Иосифа, Иоанн отправился в родную деревню, чтобы как можно скорее привести своих бойцов на подмогу, а члены комиссии вместе с сопровождавшими их «командированными» и наемниками заперлись в стоявшем посреди городка замке с высокой башней, принадлежавшем Иисусу, который, судя по всему, был главой местного совета, а де-факто — правителем города. Заперев все двери замка, кроме одной, они наивно рассчитывали, что вскоре возле нее появится Иосиф со своими гвардейцами, и тут дверь закроется, отсекая Иосифа от свиты, и он окажется в ловушке. Все это выглядит очень странно, но, похоже, эти Ионаф и его люди и в самом деле не понимали, что за то время, пусть и недолгое, которое Иосиф провел в Галилее, он превратился в многоопытного политика и какого-никакого военачальника, научившегося просчитывать куда более сложные ходы своих врагов, спинным мозгом чувствующего опасность и прекрасно умеющего расставлять ловушки.
Именно поэтому Иосиф не поспешил к открытым воротам замка, а сделал вид, что отправляется спать. Ионаф и его люди, решив, что он и вправду лег спать, вышли на улицу и занялись агитацией среди ополченцев в надежде убедить их в том, что Иосиф совершенно не справляется с занимаемой должностью и его нужно срочно сменить. В ответ вооруженная толпа стала громко возмущаться, советуя иерусалимцам не лезть в дела Галилеи; и если до этого им с Иосифом жилось совсем неплохо, говорили они, то не надо мешать им так жить и дальше, так что никакого другого лидера, кроме него, они не хотят.
Услышав стоявший на улице шум, Иосиф поспешил выйти из дома, в котором остановился, и тут толпа, по его словам, буквально взорвалась аплодисментами и одобрительными криками. Внезапно обнаружив себя в окружении разъяренной, да еще и вооруженной толпы, Ионаф и его люди стали подумывать о том, как бы поскорее ретироваться, чтобы выйти живыми из этой переделки. Однако Иосиф дал знак толпе замолчать, а затем очень вежливо и доброжелательно попросил гостей остаться. И те, еще раз оглянувшись вокруг, поняли, что будет лучше, если они выполнят эту просьбу.
Тем временем Иосиф отдал указание расставить караулы на всех подступах к Габаре, чтобы не дать отряду Иоанна внезапно появиться в городе, а затем взял слово.
Вначале он напомнил о том первом письме, которое ему отправили «комиссары» из столицы и в котором они утверждали, что прибыли для того, чтобы рассмотреть его распрю с Иоанном. При этом Иосиф показал толпе это письмо, так что отпираться было невозможно.
— Но если бы вы и в самом деле пожелали разобраться, кто из нас двоих прав в нашем споре, — продолжил Иосиф, — то вы бы устроили своего рода суд, на который обязательно пригласили бы свидетелей с обеих сторон. И я бы привел двух-трех людей, которые бы подтвердили, что все это время я хорошо вел дела в Галилее, после чего, уверен, вы бы сняли с меня все обвинения. Но сейчас я понимаю, что нескольких свидетелей недостаточно, и потому привел сюда их всех. Пусть они расскажут вам, как я себя здесь вел и что делал. А вас, о галилеяне (тут он обратился к толпе), я заклинаю ничего не скрывать, а говорить только правду, и если я сделал что-то дурное, то скажите об этом.
«Когда я еще говорил это, — пишет Иосиф далее в „Жизнеописании“, — раздались всеобщие возгласы, называющие меня благодетелем и спасителем. Они свидетельствовали о прошлых моих деяниях и призывали к будущим. И все клялись, что жены их свободны от поругания и что никто никогда не был мною обижен. Затем я прочитал галилеянам два письма из тех, что отправили мне поставленные мною стражи, захватив их, когда они были посланы Ионафом: полные хулы и лживо утверждавшие, что я обращаюсь с галилеянами скорее как тиран, а не как стратег, — и много другого было там понаписано, не исключая никакого бесстыдного вранья. И я сказал народу, что получил эти письма потому, что гонцы отдали их по доброй воле, ибо я не хотел, чтобы сами мои противники знали о сторожевых отрядах, дабы, испугавшись, они не перестали писать.
Услыхав это, толпа, сильно разгневавшись, двинулась на Ионафа и тех, кто был с ним, чтобы уничтожить их. И они бы сделали это, если бы я не успокоил гнев галилеян, а людям Ионафа не сказал, что я прощу им то, что они уже сделали, если они раскаются и, отправившись на родину, расскажут пославшим их правду о том, как я вел дела.
Сказав так, я отпустил их, хотя и знал, что они не сделают ничего из того, что обещали. Народ же распалялся гневом против них и просил меня позволить им покарать осмелившихся на такое. Итак, я всеми способами стал убеждать их пощадить этих людей — ибо я знал, что всякая смута погибельна для общего блага. Но народ не отступал от своего гнева на них, и все двинулись к дому, где остановились люди Ионафа. Я же, видя, что их напор неудержим, вскочив на коня, приказал народу следовать за мной в селение Согана, которое находилось в двадцати стадиях от Габары. И применив такую уловку, я устроил так, чтобы не показалось, что я зачинщик междоусобной войны» (ЖО, 50–51:259–265).