Ирано-таджикская поэзия

О ТОМ, КАК ОН ИГРАЛ В ЧОВГАН И ПОБЕЖДАЛ СВОИХ СОПЕРНИКОВ

Чуть на рассвете солнце сквозь туман
Коня пригонит на дневной майдан,

Встав, Саламан проворно одевался

И на коне к майдану устремлялся.

С клюкой он по ристалищу скакал

Туда, где золоченый мяч взлетал.

Средь однолетков царственно-рожденных,

Еще бритьем бород не удрученных,

Летя подобно быстрому лучу,

Всех метче ударял он по мячу.

И стал он самым ловким и проворным

В игре на том ристалище просторном.

С победою он покидал майдан,

Был мяч луной, а солнцем — Саламан.

О ТОМ, КАК ОН ВЛАДЕЛ ЛУКОМ И СТРЕЛАМИ

Потом на стрельбище, где стрелы пели,
Он совершенствовался в ратном деле.

Изделье Чача — богатырский лук —

Он брал у царских лучников из рук.

Сам тетиву натягивал умело,

И тетива тугой струной звенела.

И тетиву до уха Саламан

Оттягивал и полный брал колчан.

И птицами трехперыми летели

Над полем стрелы, не минуя цели.

О ЕГО ЩЕДРОСТИ И РАЗДАЧЕ ДАРОВ

Он стонущих от нищеты и горя
Дарил рукою щедрой, словно море.

Вернее море бы назвать рекой

Перед широкой щедростью такой.

С той щедростью и туча не сравнится, —

Дарила туча капли, он — кошницы.

Когда к дверям дворцовым подходил

Бедняк и подаяния просил,

То награждался милостью такою,

Что ношу он не мог унесть с собою.

КРАСОТА САЛАМАНА ДОСТИГАЕТ ВСЕСТОРОННЕГО СОВЕРШЕНСТВА. У АБСАЛЬ ВОЗНИКАЕТ ЛЮБОВЬ К НЕМУ, И ОНА ПРИБЕГАЕТ К УЛОВКАМ, ЧТОБЫ ПЛЕНИТЬ САЛАМАНА

Петь Саламана беден мой язык,
Когда он дивной зрелости достиг.

Он — кипарис, величие обретший,

Сад утонченности, весной расцветший.

Сперва он был незрелым; но когда

Настало время зрелости плода,

Абсаль его всем сердцем возжелала,

К запретному плоду стремиться стала.

Но плод на верхней ветке вырастал,

Ее аркан плода не доставал.

И начала она — хитро и смело —

Свою красу подчеркивать умело.

То завитки, как мускусную мглу,

Распустит по лилейному челу,

То, темный волос разделив пробором,

Украсится невиданным убором,

То черной басмой в горнице своей

Наложит тетиву на лук бровей,

То подведет глаза свои сурьмою,

Неся смятенье миру и покою.

Ланитам придавала блеск румян,

Чтоб утерял терпенье Саламан.

И родинку искусно наводила,

И птицу сердца родинкой манила,

Всегда смеялась, весело шутя,

Зубов прекрасных жемчугом блестя.

То рукава повыше закатает,

Мол, дело делать ей рукав мешает,

То бегает проворно, хлопоча,

Браслетами, хальхалями бренча,

Чтобы от их колдующего звона

Ему постыли царство и корона.

Все дни она — заманчиво мила —

Перед глазами у него была.

Ведь женской прелести очарованье

Через глаза рождает в нас желанье.