Ирано-таджикская поэзия

На сердце Зулейхи — скорбей печать.
Ей трудно плакать, трудно и молчать.

Но путь к надежде должен быть упорным,

Приходит светлый день вослед за черным.

Увидев, как страдает дочь, отец

Подумал: пусть отправится мудрец

В Египет, где азиз, правитель царства,

Для Зулейхи — отрада и лекарство.

К азизу пусть придет, как к жениху, —

С любимым сочетает Зулейху…

Он выбрал мудреца из самых знатных,

Сказал ему немало слов приятных,

Велел пойти с дарами из казны,

К правителю египетской страны:

«Скажи азизу: «Ты даруешь милость,

Ты, пред которым смена дней склонилась!

Ты сыплешь милосердья жемчуга,

Твоя дорога людям дорога.

В созвездии, блистающем высоко,

Есть у меня светило без порока.

Так целомудренна моя луна,

Что тень ее и солнцу не видна.

Она блистает ярче всех жемчужин,

Но блеск для глаз чужих не обнаружен.

Чтоб стать невидимой для звездных глаз,

Под полог прячется в полночный час.

За пологом живет в уединенье,

Но мир пред пологом ее — в смятенье.

Безумствуют властители держав,

Из-за нее тоску и боль узнав.

Глядят на мир печально и угрюмо

Владыка Шама и владыка Рума.

Но жить она не хочет в тех местах:

Египет да и только на устах!

Ей ненавистен Рум с его мужами,

Она не терпит всех, живущих в Шаме, —

Египет навсегда ее пленил,

И слезы у нее текут, как Нил.

Откуда страсть к египетскому краю

И кто внушил ей эту страсть, — не знаю.

Иль прах ее замешан в той пыли?

Иль список благ ее — из той земли?

Коль ты сочтешь ее себя достойной,

Пришлю красавицу в Египет знойный.

Ей не окажешь, как жене, почет?

Пусть, как служанка, дом твой подметет!»

Азиз Египта от счастливой вести

Как бы коснулся головой созвездий.

«Кто я такой, — смиренно произнес, —

Чтоб сеять семена подобных грез?

Но если шах поднимет нас из праха,

То к небу вознесусь по воле шаха.

Я — жалкий сад, и вот, являя мощь,

Пролился на меня весенний дождь:

Пусть каждое заговорит растенье, —

Смогу ли выразить благодаренье?

Я в шахе вижу светлую судьбу,

Что покровительствует мне, рабу.

Почтительно, с покорностью великой

Хотел бы я предстать перед владыкой.

Но фараона мудрого наказ

Я должен срочно выполнить сейчас.

Я, подданный, царю служить обязан,

Не то сурово буду я наказан.

Пусть добрый шах простит меня, слугу:

Иначе поступить я не могу.

Но если хочет, — я, взыскуя чести,

Отправлю паланкинов ровно двести,

По тысяче рабынь и стройных слуг, —

То сосны, что украсят райский луг!

Отправлю я, как подобает это,

Мужей державы и мужей совета, —

Пусть, проявив заботы, в мой приют

Ее с почетом, с лаской приведут».

Такие выслушав соображенья,

Посол склонился ниц из уваженья,

Сказал: «Ты добротой весь мир потряс,

Египта блеск умножил во сто раз!

Мой шах, богатством, властью знаменитый,

Не хочет от тебя ни слуг, ни свиты.

Как ни считай, — все числа превзошло

Его рабов, его рабынь число.

Число его даров, роскошных, редких,

Превысит и число листов на ветках.

Он дочь свою к тебе отправит в дом, —

Да станет яством на столе твоем!»