Иржик Рыболов, или Рыцарь Серебряной пряжки

Ребята решили не разделяться, вдвоём они чувствовали себя как-то уверенней. Кривыми переулками, поросшими бурьяном закоулками, немыслимыми задворками ребята пробрались к крохотному, осевшему в землю по самые окна, белёному домику пани Божены. Друзья протиснулись сквозь дырку в заборе к задней стене дома и, словно воры, прокрались к дверям. В крохотном, но ухоженном палисадничке на верёвках сушилось бельё. Молодая женщина с тревогой глядела на дорогу.

– Мам! – окликнул её тихонько Берджик.

– Ох! – только и сказала пани Божена. Приоткрыла дверь, ребята юркнули внутрь, и лишь здесь Божена запричитала – Мальчик мой, что же такое творится! Что теперь будет?

Берджик кинулся обнимать и успокаивать плачущую мать: – Ты что, мам, у нас же всё в порядке, надо только, пока шум не уляжется, где-то отсидеться, а там мы что-нибудь да придумаем.

– Знаю я твоё «придумаем»! Сиди тихо и не высовывайся.

Пани Божена одна растила сына, брала в стирку бельё, мыла в богатых домах полы, крутилась как могла, потому что лет десять назад, когда маленький Берджик только-только говорить учился, забрали её мужа, её любимого Гонзу, в солдаты, и сгинул он непонятно где.

– Ты, мам, только не волнуйся, всё ещё обойдется. Обязательно обойдётся.

– Что же я голодными вас держу?! Сейчас что-нибудь на стол соберу…

– Мам, не до еды сейчас, надо к иржиковым бежать. Ты нам только воды дай – мы, наверное, целое ведро сейчас выпьем, так в горле пересохло. Э, да не плачь ты, ты же у меня не любишь хныкать! Ну, ты же знаешь – я везунчик, быть того не может, чтобы я да не выкрутился! .

– Пани Божена, не переживайте зря, никто нас искать не собирается, кому мы нужны? Денька два где-нибудь перекантуемся, а там видно будет…

У Иржика мать тоже плакала, а отец сидел мрачный.

– Вас бы пока где-нибудь спрятать, хоть в подвале.

– Па, чем подвал лучше тюрьмы, сам подумай? Да не раскисай, ма, – всё уладится, вот увидишь.

– И всё же, лучше бы вам пересидеть где-то эти дни подальше отсюда.

– Вот что, – взяв себя в руки, решила пани Катаржина – отошлю-ка я вас к сестре в деревню. Помнишь тётку Терезу? Впрочем, откуда? – ты был совсем крохой, когда она у нас гостила. Уверена, сестрица только обрадуется, если вы у неё поживёте месяц-другой. Свои детишки у неё выросли, внуки ещё не появились, дом большой… Мы с отцом чиркнём ей пару строк, а то свалитесь как снег на голову… – Слёзы высохли, едва Катаржина поняла, что надо делать, – доберётесь, нам весточку отправьте. А пока отсидитесь в старом сарае, отец вас проводит. – отец молча кивнул.

Заброшенный сарай стоял на холме над излучиной Свратки. Внизу тихо плескалась река, комары назойлива зудели над ухом, солома была жёсткой и исколола все бока, нет никак невозможно было заснуть. Ну хоть тресни! Хотя, если бы на душе у ребят было спокойно, если бы не съедала их тревога за судьбы людей, ставших близкими, чуть не родными, спали бы они давно без задних ног.

Всю ночь друзья шептались, всю ночь ломали головы, как вызволить своих из беды, а под утро кое-что удумали. Теперь всё зависело от везения.

Пани Божену долго уговаривать не пришлось. Она перемолвилась парой словечек со своим двоюродным братом Войтеком, который служил у графа «прислугой на всё», и тот обещал провести «отчаянных сорванцов» в замок и помочь «кому не надо на глаза не попасться». Он и одёжку старую для такого случая раздобыл. – Мало ли народу по замку шляется, на вас и внимания не обратят. – Ребята подвернули рукава, закатали штаны – годится!.

И вот, едва свечерело, друзья пробрались – нет, не к замковым воротам, а к незаметной калитке. Войтек уже ждал их.

–Топайте за мной, след в след как волки на тропе, я остановлюсь, и вы замрите, и без меня чтоб никуда не соваться – запросто заблудитесь.

Уж не знаю, что вы задумали, только ей-ей, у самого давно руки чешутся щёлкнуть по носу нашего надутого красавчика. Вы бы видели, как он на нас глядит – как на грязь под ногами. Мы и взгляда его не стоим. Прислуга для него не люди, нет – что-то вроде скотины

Вчера горничная, девчонка, лет пятнадцати, не больше, расплескала немного кофе, не на скатерть даже, на блюдце, так он приказал её на конюшне кнутом отхлестать! Девочку кнутом! Потом, правда, простил, но для этого она перед ним на коленях ползала. Милосердный он у нас. Жалостливый. Ручку свою барскую для поцелуя сунул и простил. Уйду я отсюда, ей-ей уйду, хоть в солдаты, хоть в повара.

Войтек рассказывал, а сам вёл ребят по каким-то узким коридорам, по витым лестницам, раза два они прятались за тяжёлыми пыльными портьерами. И вот, наконец, пройдя через гардеробную, оказались в графской спальне.

Там, в окружении бронзовых коней, фарфоровых дам и хрустальных флаконов, стояла покрытая шёлковым покрывалом кровать. Над кроватью высилось что-то вроде тяжёлой пышной юбки, какие носят богатые пани, только навряд ли найдётся пани таких габаритов.