*
– Ни хрена себе! – воскликнула Стиви. – Так вот откуда о существовании тоннеля узнала Герти вон Куворден.
В бумаге был еще один пункт, представлявшийся важным.
***
– На проводе? – повторила Стиви.
– Ну да, – подтвердил Хантер, – тетка мне читала. По ее мнению, «на проводе» означает по радио. В тот вечер, когда погиб Альберт Эллингэм, шла большая постановка…
– «Война миров», – сказала Стиви.
Об этом можно было прочесть в любой книге, посвященной данному делу. Вечером в день гибели Альберта Эллингэма по радио передавали постановку Орсона Уэллса под названием «Война миров» – спектакль о вторжении инопланетян в Нью-Джерси в духе нового радиовещания. Проблема лишь в том, что в 30-х годах прошлого века публика еще не привыкла к такого рода метафикции, и тысячи слушателей чуть с ума не сошли, решив, что на Землю действительно прилетели пришельцы и вскоре наступит конец света.
– Как-то странно, что об этом вообще упоминается, – сказал Хантер.
– На проводе… – повторила Стиви. – И это называется великим откровением? Тоннель и какой-то провод? А как насчет завещания?
– Это она ни в жизнь
– Такое трудно не заметить.
– Надо сложить все, как было, – сказал он и потянулся за папкой, – тебе, думаю, лучше уйти, а то… Слушай… можно было бы… если хочешь, можно прогуляться или куда-нибудь сходить. Попить кофейку. В общем, отправиться в местечко, где не воняет как в заднице. Пока она не вернулась и не увидела тебя.
Они зашагали по Перл-стрит, прочь от университетского квартала, в сторону Черч-стрит, где располагались магазины и туристическая зона. Улица была заставлена машинами, поэтому они шли по самой середине. Какое-то время ничего не говорили – просто не возражали, что между ними повисла тишина.
– Однажды она лечилась, – наконец произнес он. – Лет десять назад. Организовала все моя семья. По словам тетки, она согласилась только потому, что ее заставили, чтобы доставить им радость. Послушать ее, так у нее никаких проблем нет. Думаю, она и сама в это верит.
– Жаль.
– Да ладно, – сказал Хантер, – все нормально. Не с ней, конечно же, но… ладить с ней совсем нетрудно. И жить в основном отлично. Воняет в доме потому, что она курит, не выходя на улицу, и напрочь лишена обоняния. Но в моей комнате… там лучше. У меня огромный воздушный фильтр и целый набор ароматизаторов. Я часто открываю окно. До такой степени, что даже мерзну.
– Звучит здорово, – ответила Стиви.
– Иногда ночую не дома, – продолжал Хантер, – а у друзей в университетском кампусе. Просто ложусь на полу. Невелика беда, если учесть, что живу всего в нескольких кварталах оттуда.
– Зачем тебе это? – спросила она. – Я имею в виду: жить здесь?
– Я получил льготу на обучение, и, пока учусь, у меня есть бесплатное жилье. Присматриваю за ней, держу в курсе остальных. Думаю, когда я рядом, ей лучше. Она регулярнее питается. Вероятно, меньше пьет. Иногда с ней случаются… приступы. Нет, ты не подумай, она совсем не опасна. Просто орет, не более того. Мы заключили сделку: она не садится за руль. Езжу я, она ходит пешком или берет такси.
«Интересно, Хантер действительно по этому поводу не заморачивается или это только кажется?» – подумала Стиви. Жить с теткой-алкоголичкой в насквозь прокуренном доме в обмен лишь на бесплатную комнату, стол и льготное обучение – вероятно, не лучшая в мире сделка, хотя на каком-то уровне Стиви его понимала. Человек всегда делает то, что ему необходимо.
Вступает в сговоры.
– Ты не спросила меня о костыле, – сказал он.
– Просто решила, что не надо, – ответила она, – поскольку никакого гипса нет, думаю, ты пользуешься им постоянно.
Хантер кивнул.
– Ювенильный ревматоидный артрит. Я заболел им в пятнадцать лет. Холод мне на пользу не идет. По правде говоря, мне бы жить где-нибудь во Флориде, но я обосновался здесь, в теплом и солнечном Вермонте.
– Неплохой вариант, – сказала Стиви.