Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Так, в среде наименее опытных читателей Лакана принято считать, что совершаемые им опровержения современных ему попыток обращения с фрейдовским учением были обязаны тому, что у самого Лакана уже имелась некая новая концепция, особый замысел, ведущий клинику вперед. Невзирая на то что в значительном количестве случаев так, несомненно, и было, стартовым регулятором для лакановского – как и, по всей видимости, для марксистского – текста служило вовсе не это, а первоначальные претензии к уровню первичной теории в чистом виде. Каким бы изумительным и даже до некоторой степени неподобающим для автора более сильной теории это ни выглядело, но все предстает так, как если бы этот автор сначала совершал описанный у самого Лакана жест чисто истерического отклонения первоначального неугодного содержания посредством формулы «это не то!», «уберите, это никуда не годится!». Формула эта, как известно, никакой «позитивной» альтернативы не предполагает, и если таковая находится, то лишь впоследствии и действует исключительно ретроактивно.

Может показаться, что мы имеем дело со штатной исследовательской ситуацией, когда в ряде случаев не требуется никакого нового изобретения, достаточно просто дать предыдущей теории отпор, если она обнаружила себя как недостаточная или ошибочная. В то же время ситуация «теоретической хрупкости» далека от «нормальной научной», где опыт или эксперимент действительно может показать необходимость фальсификации предыдущего знания с дальнейшим подвешиванием исследования до лучших времен, пока не будут получены новые и более достоверные данные. Напротив, в созданном здесь способе функционирования теоретической практики недостоверность первичной теории может быть продемонстрирована только по предъявлении теории второго порядка, на фоне которой первая попытка действительно будет выглядеть непритязательной и неуместной.

Таким образом, в том, что на первый взгляд в Марксе или Лакане кажется последовательным развитием самостоятельной и новой теории или критики, представляет собой фигуру наложения последующего суждения на неопределенный до этого наложения статус теории прошлой. Новая теория здесь сначала выясняет отношения с предыдущей и только во вторую очередь, через ее голову – впоследствии отсекаемую – с пресловутой «реальностью» положения вещей. Таким образом, между «второй» теорией и этим положением вещей существует разрыв, обязанный не столько проблемам верифицируемости и фальсифицируемости истинности самой теории, сколько тому, что ее требовательность показательно адресована сначала субъекту теории предыдущей и лишь потом уровню фактического положения дел. Когда Лакан для разрешения загадки галлюцинаций в психозе адресуется к психиатрам, показывая, что они неисправимо путают инстанции Воображаемого и Реального, или же когда он критически обращается к психологам, воспитанным на подножном корме теории ранней привязанности и объектных отношений в духе Мелани Кляйн, он спрашивает не столько о том, что нужно сделать, чтобы теоретическая перспектива наконец обрела ясность, сколько о том, к каким операциям суждения и по какой причине прибегали основатели первой теории и что побудило их массовых последователей настаивать на выработанном объяснении, по всей видимости используя его для извлечения jouissance, наслаждения. Важный исторический вопрос о том, почему первая теория или критика практически всегда оказывается для выработки этого jouissance хорошей почвой, таким образом, остается открытым, и даже самые выдающиеся усилия создателей критики второго порядка его никогда не закрывают.

Все это заставляет усомниться в том, что стандартно понятая «практика» является для покрытия этого разрыва хорошим решением и вообще решением как таковым. Тем самым необходимость практики не умаляется, а лишь подвешивается до времени, когда удастся покончить с ситуацией, в которой теория и практика теснят друг друга на мнимом пятачке их сопряжения, совершается ли последнее в виде дидактического противопоставления одного и другого или же требования их диалектического единства.