Исчезающая земля

— Как думаешь, они умерли? — спросила Марина у бывшего мужа, после того как им предложили версию об утоплении. Он уехал в Москву по работе, когда девочки были совсем маленькие. Из-за разницы во времени Марина всегда отвлекала его, если звонила. И все же она звонила. Разговоры с мужем утешали: было с кем разделить вину. Она не должна была отпускать их одних в тот день. Он не должен был оставлять семью на Камчатке. Она должна была научить дочерей не говорить с незнакомцами. Он должен был показать им пример надежного мужчины. Если кто и виноват в похищении дочерей больше, чем Марина (помимо самого похитителя), то это ее муж.

Он помолчал, а потом ответил:

— Не знаю.

— Вот именно! Если бы они умерли, мы бы знали. Почувствовали бы что-то. Более острое отсутствие, что ли.

— Может быть.

— Не согласен? — Она ждала, что муж согласится или поспорит, скажет хоть что-то. Научит, как жить дальше.

Муж повторил:

— Не знаю. Хочется верить, что так и есть. — Он тщательно подбирал слова. В моменты сильного напряжения он всегда говорил спокойно; во время споров он делал это нарочно. Марина знала, ему тоже горько, но не так, как ей. Она страдает больше. На самом деле в исчезновении дочерей виновата она. Весь груз вины на ее плечах. — Может, они и правда утонули. — И Марине захотелось, чтобы погибли не дети, а муж.

Родные обходились с ней более ласково. Ее приглашали в компании и очень берегли. Поездка на север была не первой после исчезновения дочек. Под Новый год Марина поехала на дачу с родителями. Дом обледенел. Садовые колышки обвивали почерневшие сухие ветки. В полночь у Марины началась паническая атака, мама принесла ей таблетку и согрела водки с медом. В марте, в день рождения Алены, они снова приехали на дачу. Маринина мать тогда была сама не своя от горя, оплакивала внучек. Марина резала торт под звуки рыданий. Скоро день рождения Сони.

Сама Марина держалась. Ходила на работу в редакцию, писала статьи, поддерживала светские разговоры. Если друзья звали в гости, принимала приглашения. Регулярно звонила в полицию — вдруг есть новости? Но это все, на что ей хватало сил, а порой даже эти ритуалы казались невыполнимыми. Когда-то она рассказывала сказки, умела шутить, была мамой, а теперь стала никем. Алла Иннокентьевна наловчилась устраивать праздники после своей потери, а Марина лишилась смысла жизни.

Кто-то позвал ее. Рука прижата к груди. Под затылком твердая колючая неумолимая доска. Марина вспомнила, что приготовила Соне на завтрак в тот день: овсянку на молоке с морожеными ягодами. Почистила младшей апельсин. Плечи дочерей над столом. Хрупкие, как фарфоровые чашки.

— Марина! — прокричал Петя. Он был совсем рядом. Она выдохнула, подождала. Вдруг он зовет ее не просто так? Что, если ему позвонили из полиции? Нет, едва ли. И все же она поднялась.

— Я здесь!

Бревенчатая лестница раскачивалась. В проеме балагана, как в раме, показалась Петина голова.

— Вот ты где! — сказал он, ласково глядя на нее.

По выражению его лица было ясно: никаких срочных новостей, но Марина все равно спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — ответил он и извинился. Между бровями пролегла борозда. Он преодолел последние ступеньки и забрался к ней в амбар. — Хорошее ты себе гнездышко нашла.

— Ко-ко-ко, — подхватила она.

Петя развернулся лицом к реке. Ему пришлось сесть на корточки, иначе бы он ударился о крышу. У Марины перед глазами была его широкая спина. Она легла на пол.

— Ева попросила тебя найти. Праздник вот-вот начнется.

— Хорошо, буду через минуту.

— Она хочет, чтобы ты поговорила с участниками. — Марина не ответила. Наконец Петя сказал: — Праздник будет что надо.

— Иначе никак, — согласилась Марина. — Уверена. — Хотя она сомневалась.

Звуки вокруг них не стихали ни на минуту. Шум воды заглушал дыхание. Петя ерзал. Доска скрипнула.

— Я слишком тяжелый. Жду тебя внизу. — Он спустился, а Марина вперила взгляд в потолок.

На поляне многолюдно. В палатках, которые пустовали накануне, теперь торговали брелоками и картинками. Узкоглазые селяне перекрикивались, бродили подростки в толстовках флуоресцентных цветов, бледные русские с опухшими раскрасневшимися носами, городские экскурсоводы с фирменными табличками. Алла Иннокентьевна переоделась в камлейку13 из оленьей кожи с вышивкой из бусин. Она поднялась на сцену и сказала в микрофон:

— Мы благодарим Министерство культуры за поддержку. — Те зрители, кто следил за ее выступлением, захлопали. Алла Иннокентьевна широко улыбнулась, за черным микрофоном ослепительно блеснули зубы. — И благодарим вас, дорогие гости, за то, что приехали отпраздновать с нами эвенский Новый год, Нургэнэк. — Ее слова вырывались из динамиков по обе стороны от сцены. — Добро пожаловать, представители коренных народов, русские и иностранные гости! Давайте встретим день летнего солнцестояния! Да начнется праздник!

Ева с Петей стояли возле сцены. Желтый хвост подруги ярко выделялся на фоне черных голов местных жителей. Марина протиснулась к ним и взяла Еву за плечо, стиснув тонкую руку в легкой ветровке.