Мои ногти впиваются в шрам, оставленный Лоннрахом, и голос моей матери эхом звучит в моей голове. Впервые за столь долгое время я могу услышать ее голос, не вспоминая тут же о смерти. «Сможешь назвать их, Айлиэн?», «Просто повторяй за мной: Поларис, созвездие Кассиопеи, Большая Медведица».
Я помню её лицо. Как она радовалась, когда я правильно называла все созвездия. Когда я закрываю глаза, то представляю всё это таким реальным. Как она говорила: «Айе, а вот это?», пока я не заканчивала перечислять правильно.
Крик эхом проносится на расстоянии, и я замираю, прислушиваясь. И вот опять… Не просто крик — это крик боли. Деррик все так же спит на животе; когда фейри спят, они спят крепко. Их трудно разбудить.
Я осторожно поднимаю Деррика и кладу его ближе к лошадям, беру пальто и отправляюсь на поиски источника шума. Поле освещено только звездным светом. Верхушки гор вдали кажутся темными, затуманенными и агрессивными. Из-за тумана очень сложно увидеть что впереди, и я иду на слух туда, откуда доносится звук.
Я сжимаю рукоять клинка около бедра. Если из тумана выйдет фейри, я должна быть готова.
Луг утих и безмолвен, только легкий ветерок проносится в воздухе. Я слышу еще один вздох, на этот раз ближе. Я сжимаю рукоять еще сильнее, когда пересекаю участок, стараясь делать шаги как можно легче, тише. Эффект неожиданности может спасти мне жизнь.
Но потом я вижу фигуру, лежащую в траве, знакомые темные волосы и бледная кожа. Я опускаю оружие и вздыхаю с облегчением. Это всего лишь Эйтиннэ.
Как только я начала расслабляться, то услышала ее стон, как будто бы от боли.
— Эйтиннэ? — я делаю шаг к ней и останавливаюсь, прежде чем могу дотянуться до нее.
— Не надо, — говорит она шепотом, что очень ранит меня, — не подходи ко мне.
Воспоминание давит на меня прежде, чем я могу остановить его. Мы с Эйтиннэ на берегу Лейта, ее руки сжимаются в кулаки. Ее кровь капает на камни под ногами. Кап, кап, кап, кап.
Второй рваный вдох вытаскивает меня из воспоминаний. Я тяну руку к ней.
— Эйтиннэ, — трясу ее за плечо.
Она резко хватает меня за руку и переворачивает. Вмиг, я лежу на мокрой траве, воздух выбился из легких, Эйтиннэ нависает надо мной. Её глаза широко отрыты, а взгляд рассеян.
— Эйтиннэ! — Кричу я, но она хватает меня за горло.
Её рука напрягается, сжимая еще сильнее. В глазах все расплывается, я пытаюсь глотнуть воздуха. В отчаянии, я нахожу на шее ожерелье из сейгфлюра и прижимаю его к запястью Эйтиннэ.
Шипение от того, что ее кожа горит, длится мгновенье, прежде чем Эйтиннэ отпускает меня с испуганным визгом.
— Охотница? — Её лицо превращается в ужасную гримасу. — Ты пахнешь как он.
Я перекатываюсь по траве, чтобы немного отодвинутся от нее, прижимая щеку к холодной, влажной земле. Мое зрение все еще затуманено, и больно глотать.
Я никогда не избавлюсь от запаха Лоннраха, от его яда во мне. Как будто бы недостаточно того, что он оставил отметки на мне. Теперь он так же в моей крови. Неважно, что я сбежала. Я все еще не освободилась от него.
Видя мое подавленное выражение, Эйтиннэ тянется ко мне.
— Позволь мне…
— Нет, — говорю я ей. Мой голос хрипит, — не исцеляй. — Я не выдержу эту боль. Не сейчас.
Эйтиннэ отдаляется, но я не пропускаю боль, скользящую по ее лицу.
— Прости, — она открывает рот, и я клянусь, собирается что-то еще сказать. Вместо этого она снова шепчет, — мне очень жаль.
Я подтягиваю себя в сидячее положение рядом с ней.
— Плохой сон, как я понимаю? — Говорю я хриплым голосом.
— Они все плохие, — Шепотом произносит она.
Мы снова молчим, поскольку я обдумываю тысячи вопросов. Первые капли дождя падают мне на лицо, и я посильнее закутываюсь в плащ. Туман рассеивается, становится холоднее. Луг простирается перед нами, обрамленный силуэтами гор со всех сторон. Такое чувство, что Эйтиннэ и я одни во всем мире.
— Что тебе снится? — Тихонько спрашиваю я. Она сжимает кулаки, и я крепко хватаю ее за руку. — Я не спрашиваю, что случилось с тобой в заточении, — говорю я так, чтоб мой голос звучал как можно спокойнее. — Я лишь спрашиваю, что тебе снится?
Она смотрит на меня, белый пар её дыхания выделяется на фоне ночного неба. Я надеюсь, что таким образом она сможет рассказать мне о том, что случилось, пока она будет думать о нем, как о сне, а не как о воспоминании.
— Он убивает меня, — шепчет она. — В моем сне. Тысячей разных способов. Даже больше. В начале, чтобы увидеть останусь ли я мертвой, — она дергает нити, торчащие из брюк, они начали изнашиваться в коленях. — Затем, чтобы заставить меня кричать, — она дергает сильнее, и ткань расходится. — Затем чтобы сломать меня, заставить меня умолять…
Я сжимаю ее руку.
— Это сон, — говорю я, эмоции берут верх над моим голосом, я сглатываю, — всего лишь сон. Его тут нет.