Я помню укус Лоннраха, какое количество напора нужно было, чтобы оставить восемьдесят две прекрасные отметины на моей коже. Как он засовывает свои клыки с каждым разом все глубже, делая ещё больнее.
После окончания он всегда смотрел на мои метки с гордостью. Чем больше крови он видел, тем шире улыбался.
Я закрываю глаза. Кажется, мы с Эйтиннэ сидим в тишине уже несколько часов. Мы обе боремся с собственными воспоминаниями. Я спрятала свои в маленьком уголке сердца, запихнула их туда и плотно закрыла за ними дверь. И все равно иногда я слышу эхо их из самой глубины души.
Вот что тюрьма делает с тобой. Вот что значит, когда кто-то вырезает часть твоей души, пока сам не становится ею. Ты можешь похоронить это, но оно там навсегда.
— Каждый день новая смерть, — вдруг говорит Эйтиннэ, — некоторые хуже других, но абсолютно все они мучительны. Они…
Её рука сжала мою так сильно, что, клянусь, кости почти сломались, но я не закричала. Не буду.
— Ты не должна мне говорить то, чего не хочешь, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, чтобы она никогда не узнала, как больно мне делает.
Я ненавижу его. Не думаю, что когда-нибудь ненавидела кого-то сильнее.
— После, — продолжает она, — он всегда ждал, пока я исцелюсь. Раны всегда заживали. Иногда мне хотелось, чтобы этого не происходило.
Они всегда заживали. Её раны, её смертельные раны. Не удивительно, что она тут же замерла по пути из Sith-bhruth, когда я спросила, как она справилась со своими воспоминаниями. Я сглатываю, пытаясь успокоить свои мысли.
Я представляла смерть Лоннраха тысячами разных способов. Последнее, что я скажу ему. Последнее, что он скажет мне. В моих самых жестоких мыслях, я всегда надеялась, что он будет молить о смерти.
— Они возвращали тебя намеренно?
— Нет, — говорит она, — только Кадамах и ты можете убить меня, — я резко оборачиваюсь к ней. Я собираюсь попросить её объясниться, но она поворачивается ко мне.
— Почему ты не приняла мое предложение?
Мое предложение.
Мои кровожадные мысли пропадают. Жестокая Айлиэн исчезает, и я снова могу мыслить здраво. Я помню дни-недели-месяцы-годы, проведенные в зеркальной комнате, как они слились воедино, не имея начала или конца. Как Лоннрах стал моим единственным постоянством. Как я измеряла время его появлениями и тем, как много времени мне требуется, чтобы все зажило после его ухода. Несмотря на все это, я была настолько сломленной, что просила его остаться.
— Я не хочу забывать, что он сделал, — говорю я. Я не могу сдержать эмоций в голосе. — Я никогда не позволю кому-либо снова сделать меня такой беспомощной.
Эйтиннэ смотрит на меня длительное время.
— Я чувствую то же самое, — говорит она мне.
Я выдыхаю и ничего не говорю. Я не говорю ей, как сложно мне бороться с гневом от того, что Лоннрах сделал со мной. Я не говорю ей, что отпустить эти воспоминание — самое трудное из всего, что мне когда-то приходилось делать, потому что я провела часы, в точности представляя, как он умирает.
Я хотела, чтобы это была я. Это должна была быть я.
Я закрываю глаза. Убийство Лоннраха — не мое убийство, оно никогда не было моим. Оно принадлежит Эйтиннэ.
— Мы заставим его заплатить, — я обещаю ей это. — И я собираюсь помочь тебе в этом.
Она кладет свою руку на мою, и я понимаю. Вместе.
Глава 15.
Мы ехали весь следующий день, пока солнце не опустилось до горизонта. Глубже в Хайлендсе, земля полностью покрыта снегом. Свежевыпавший снег блестит на ветвях. Он хрустит под копытами Ossaig, когда мы проходим мимо деревьев. Воздух здесь настолько морозный, что обжигает щеки.
Деррик сидит между ушей Ossaig, его крошечные руки цепляются за тонкий металлический мех, для равновесия. Лошадь бежит так быстро, что я просто не представляю, как ему вообще удается не соскользнуть.