Исчезание

Если ранее «Писатель» расписывал личные переживания, индивидуальный статус, внут­реннее я и влияние внешней среды, индивиду­альную адаптацию или не-адаптацию, личный интерес к теме стяжания материальных благ или — как выразились критики — пристрастие к «вещеизации», теперь «Писатель» желал бы — привечая престижную в наши дни науч­ную идею, утверждающую примат значащей части, — углубить приемы, имевшиеся в нали­чии и применявшиеся ранее без чрезмерных усилий; причем углубить не с целью сгладить внут­реннюю антитезу письма и не из неведения сей антитезы, а в надежде выразить себя в гуще предписанных для всех и принятых всеми тра­диций, расценивавшихся «Писателем» не как мертвый груз, не как сдерживающие узы, ainprimislineisкак стимулирующая структура.

Чем была вызвана сия тяга к углублению? Разумеется, имелась не единственная причи­на, и все же главный импульс был случайным, так как эта мысль мелькнула в результате пари, выявилась из не выверенных заранее утверж­дений, расцениваемых весьма скептически и вряд ли предусматривающих даже в самых да­леких перспективах некий практический ре­зультат.

Затем эти идеи, пусть еще не серьезные, стали казаться ему забавными; «Писатель» не переставал их развивать. А приступив к пре­лиминариям, даже увлекся, прервав другие дела, уже близкие к завершению.

Так, — если применять буквальные выра­жения, чернью на белизне, — в рамках жест­ких правил, казавшихся еще жестче, так как читателю, не ведавшему решения загадки, эти правила казались вначале бессмысленными, — на свет явился рассказ, привидевшийся «Пи­сателю», невзирая на слегка несуразный харак­тер, весьма недурственным. В нем «Писатель», не имея ни капли так называемых «вдухнавений» (да еще и не веря в них ни на грамм!), вы­казал себя как минимум таким же умелым на вы­думку, как Паскье или Превер. А еще сумел всласть ублажить присущий ему детский (ребя­ческий) вкус, пристрастие или даже страсть к перечислению, перенасыщению, имитации, ци­тации, механическим заменам и трансляции на другие диалекты.

Затем, уже утвердившись в замысле, «Пи­сатель» придал рассказу эмблематический харак­тер, сначала шаг в шаг маркирующий, а затем и диктующий канву рассказа; сия эмблематика выражала — так ни разу не выдав вчистую — направляющий Вердикт, Диктат, из чьих пра­вил «Писатель» извлекал — временами с на­тяжками и через силу, временами впадая в без­вкусицу, а временами выказывая игру ума и признаки мастерства — весьма интересные ре­зультаты, в высшей степени стимулирующие дальнейшее развитие письма.

А затем ему на ум пришла следующая мысль: как Франк В. Райт выстраивал здание, так и «Писатель» выверял mutatismutandisнекий эксперимент, устранявший, кажется, раз и навсегда принятую в наши дни схему, дикту­ющую французским литературщикам правила сшивания, распределения и даже выдумыва­ния материала, а также не признававший вы­пячивание психических переживаний вкупе с нравственными назиданиями, являющиеся для значительнейшей части публики высшими кри­териями вкуса нации в литературе. Результат эксперимента выявлял едва изученную практи­ку, чьи приемы и средства — списанные прене­брежительными критиками в утиль — являлись частью и данью традиции, давшей «Гаргантюа», «Тристрама Шенди», «Небывалые путеше­ствия», «Среди африканских туземцев» или — к чему бы и нет — «Вычеркивания» или «Шту­кенции»: к этим книгам «Писатель» всегда питал искреннее уважение, даже если сам не надеялся выдать тексты, сравнимые с выше­указанными шедеврами в таких вещах, как ли­кующая энергия, буйная фантазия, лукавая, вкрадчивая манера, изысканный вкус выраже­ний, пристрастие к насмешке, абсурдным за­ключениям и экстравагантным деталям.

Итак, сей труд, казавшийся сумбурным в начале написания, решал самые разные зада­чи: «Писатель» писал серьезный «всамделиш­ный» рассказ и вместе с тем веселился (ведь, как заявил Раймун Кеньё: «Скучные книжки читателю не нужны»), а еще или даже прежде — реанимируя связи внутри сигнификации — при­нимал участие в вырабатывании и вызревании взрывных литературных идей, имевших все шансы — с нуля критикуя бездейственный суб­страт, привычный для Труайя, Мариака, Бландена и пр. Ги де Кар, для чинуш из Академии, литредакции «Мадам Экспресс» и Гильдии Писателей, — в ближайшем будущем раскрыть беллетристике стимулирующее знание, неви­данную силу нарративных средств, считавших­ся насмерть упраздненными!

Метаграфы (цитаты)