«Неизвестная гласная». Я изучил фонемы всех языков мира, прошлых и настоящих. Интересуясь преимущественно гласными, этими чистыми элементами, этими изначальными клетками языка, я выслеживал гласные звуки в их вековых путешествиях, я слушал ― через эпохи ― рычание А, свист И, блеяние Е, улюлюканье У, бормотание О. Отныне бесчисленные связи, заключенные между гласными и прочими звуками, не являются для меня тайными. Однако даже в конце своего жизненного пути я замечаю, что все еще жду, все еще выжидаю неизвестную Гласную, Гласную Гласных, которая вберет в себя все остальные и разрешит все сомнения, Гласную, которая, являя одновременно начало и конец, изречется во всю силу человеческого дыхания, пробьется меж гигантских челюстей, словно стремясь соединить в едином крике зевание скуки, вой голода, стон любви и хрип смерти. Когда я найду ее, мироздание поглотит себя, и не останется ничего, кроме НЕИЗВЕСТНОЙ ГЛАСНОЙ!
Магический алфавит, загадочный иероглиф приходят к нам неполными и искаженными самим временем или теми, кто заинтересован в нашем невежестве; найдем же утраченную букву, стертый знак, заново перепишем расстроенную гамму, и тогда мы сумеем обрести силу в мире духов.
Довольно вздор молоть, ровно мозгом больной. Вопросов много, но вот основной: долго ль слов огород полоть косой, бороной, сохой? Чтоб толк скоро, ловко пророс то одой грошовой, то кодой плохой, в нос тошнотворной сноровкой, в рот прогорклой морковкой? Под поговоркой что ново? Монолог, словно вошь в лобок? Что прочно? Что модно? То, что сочно, пошло, доходно? Побороть можно ль слово, что вскользь в лоно строк? Логос бороть хлороформом, сном? Ромом, водкой ― косомордовкой в основном? Йодом, бромом, фосфором, фтором? Комом в горло, спором, ором? Морокой, хворобой, коростой подкожной? Горной торной мольбой, просьбой дорожной?
Сложной прозой, что кол в подбородок? Строгой формой — когортой оков? Новой нормой ― колонной колодок? Кодом сорок сколь сороков?
Просто спой в сто поклонов, голос; просто взвой в сто глотков, вздох. Зорко стой, взор, вдоль склонов: вот колос. Вот дождь золотой в помощь Бог.
Если бы существовал словарь диких наречий, в нем сохранились бы явные следы более древнего языка, на котором некогда говорил просвещенный народ; и если бы мы, исследуя такой словарь, никаких следов не обнаружили, то это бы означало лишь то, что в результате вырождения исчезли и эти последние останки.
У папуасов язык очень беден; каждое племя имеет свое наречие, но его словарь беспрестанно обедняется, ибо после смерти каждого члена племени в знак траура изымают несколько слов.
Лишь в тишине закона взрываются великие действия.
Even for a world, we will not waste a vowel.
Заключение пересказчика
Рассказ Перека (мы имеем в виду французский текст) весьма специфичен: заметим и затрудненный синтаксис, и неравные права различных частей речи, ― и смещение (перетекание или даже утекание) смысла, где лексическая неурядица временами кажется нелепицей и превращается в истинный вербальный абсурд. Мы не раз сталкиваемся с непривычными лексемами и выражениями (гапакс), с дефектным написанием (какаграфия) и явным небрежением элементарными грамматическими правилами (аграматизм). В тексте встречаются «фиктивные» лексемы (к примеру, среди названий глухих селений и захиревших деревушек, забытых Всевышним дыр, в чьем наличии не уверены даже сами местные жители). Текст пестрит диалектизмами и цитатами из чужих наречий: взять, например, напичканную итальянскими репликами сцену падения в театре, сравнимую с классическими литературными падениями (Шалтай-Бултыхай шлепается с плетня, Тим Финнеган сваливается с лестницы, а Салли Мара тюкается с табуретки...). А если еще учесть частые и велеречивые перифразы...
Сей витиеватый (термин «вычурный» кажется нам чересчур сильным), слегка искусственный (не в смысле неестественный, а в смысле непривычный) стиль, разумеется, не случаен: чествуемый в P.S. «Диктат» затрудняет написание текста и вынуждает нарушать принятые литературные узусы и кутюмы ради примата приема.