Как ни странно, но жалости к Вин Френсис не испытывала. Это было просто невозможно – жалеть Вин, которая, казалось, никогда не беспокоилась ни о чем, кроме своего урчащего желудка. Она ничего не боялась и сама себя никогда не жалела. Однако Френсис с удивлением осознала, что иногда ей бывает жаль Кэрис. Кэрис не всегда бывала злой, и Френсис решила, что в глубине души она
– Да он вовсе не это имел в виду, милая, – говорила Нора, пытаясь объяснить, что произошло в пабе.
Френсис надеялась, что они пройдут мимо, прежде чем ее мать выйдет из лавки и увидит, что Билл Хьюз опять что-то натворил.
– Черт возьми, именно это! Он действительно так думает, – не соглашалась Кэрис.
У нее не было носового платка, поэтому она использовала свой рукав, запачканный кровью.
– Мы же не виноваты, что они все погибли, правда? Это не наша вина, что мы не они! Зачем мы вообще ему нужны?
– Скоро ты будешь от него далеко, – печально сказала Нора.
Френсис готова была слиться со стеной, но Кэрис заметила ее и пригвоздила злобным взглядом. В Кэрис было много от Билла Хьюза, и этот пугающий взгляд она в числе прочего унаследовала от отца.
Вин почти никогда не плакала, но если уж плакала, то это было ужасно; как в тот день, когда они запланировали сходить навестить Иоганнеса с тем скудным запасом еды, который удалось собрать Френсис. Прошло три дня с тех пор, как они познакомились; и Френсис боялась, что он может умереть от голода. Она уже чувствовала груз ответственности за него, ведь они обещали, что вернутся. Вин была скорее расстроена, чем встревожена. Она сама почти ничего не весила – кожа, кости и копна светлых волос. Голод других людей не вызывал в ней озабоченности. Когда Френсис пришла навестить ее, она выскочила из задней комнаты как раз в тот момент, когда отец спускался по лестнице. Она столкнулась с ним и запуталась у него в ногах, тогда он просто отшвырнул ее в сторону. Не со всего маху, но этого было достаточно, чтобы Вин совершила настоящий перелет. Френсис с ужасом наблюдала за происходящим. Раздался жуткий грохот, когда Вин ударилась о камин и повалилась на каминные щипцы. Она поморщилась от боли, но не издала ни звука. Билл прошел к своему креслу и сел в него как ни в чем не бывало – он даже не взглянул на Вин. Бледная, с опустевшими глазами, Вин поднялась и, пошатываясь, прошла мимо Френсис к выходу.
– Вин! С тобой все в порядке? – прошептала Френсис, следуя за подругой.
Вин кивнула, хотя все еще потирала затылок и выглядела очень бледной. Услышав историю о первой семье мистера Хьюза, Френсис одно время пыталась относиться к нему с сочувствием. Да, она могла пожалеть прежнего Билла Хьюза – из другой жизни, но эта жалость не распространялась на Билла Хьюза, которого она знала теперь, – того, который сидел в кресле у камина с шапкой черных волос, каменными глазами и тяжелыми кулаками. Того, который без всякой причины швырнул через всю комнату свою любимую дочь. Френсис ненавидела его и боялась. До этого момента подруга всегда казалась ей несокрушимой, но тогда, на полпути к Холлоуэй, Вин вдруг остановилась, опустила голову и разрыдалась.
– Тебе больно? – воскликнула пораженная Френсис, ведь Вин просто не могла плакать.
– Гляди, она сломалась! – сказала Вин сквозь слезы. – Я ее испортила!
Она смотрела на свою брошь в виде нарцисса. Похоже, во время падения один из листочков загнулся, и краска на сгибе облупилась.
– Ой, да не беда! Мы все исправим! Я уверена, что у нас это получится, – торопливо сказала Френсис, отметив, что Вин произнесла «я ее испортила», а не «он ее испортил».
Вин беззвучно плакала.
– Мы попросим Оуэна… Оуэн нам поможет, – успокаивала ее Френсис.