Исчезновение Ивана Бунина

Грузный мужчина с тростью в руке, видом напоминающий карикатурного буржуя-капиталиста с агитплаката, медленно поднимался по лестнице на второй этаж Сенатского дворца. В этом светло-желтом здании XVII века, расположенном неподалеку от Мавзолея Ленина и Красной площади, находился кабинет Сталина. Туда и направлялся нарком иностранных дел Максим Литвинов.

Погруженный в свои мысли, он не слышал тихих приветствий охранников, расставленных через каждые десять метров. Кремль представлял собой настоящую крепость – большинство коллег наркома здесь не только работали, но и проживали вместе с семьями. Правда, супруга Литвинова, подданная Великобритании, наотрез отказалась жить под одной крышей с большевистскими вождями, которых презирала.

Нарком перевел дыхание и поздоровался с личным помощником Сталина, заведующим секретным отделом ЦК, который предложил ему снять тяжелое зимнее пальто.

Литвинова провели в просторную приемную перед сталинским кабинетом, пропитанную застарелым табачным духом. Он томился в ней вот уже больше часа. Эта обитель власти, где ему нередко приходилось встречаться со Сталиным, всегда казалась Литвинову мрачной и неприветливой. «Какая муха укусила вождя пролетариата? – терялся в догадках нарком. – С чего он вдруг так заинтересовался Буниным?»

Накануне поздно вечером – незадолго до полуночи – Сталин позвонил Литвинову и назначил ему встречу. Хозяин Кремля имел обыкновение тревожить звонками подчиненных в самое неудобное время, в том числе посреди ночи.

Разговор был кратким. Сталин хотел знать, как продвигается дело Бунина. Нарком занервничал. Значит, история с Буниным уже выделилась в особое «дело»? Что же произошло? Но еще больше, чем формулировка, его напугал суровый сталинский тон. Айви, жена Литвинова, попыталась его успокоить, но это ей не удалось.

Почему Сталин уделяет столько внимания этому опереточному контрреволюционеру, хотя его должны волновать куда более важные проблемы, связанные с международной обстановкой? Может, кто-то сообщил ему новые неожиданные сведения, не известные Литвинову? Или, что еще хуже, какой-нибудь ретивый служака, желая продемонстрировать вождю свое рвение, наплел ему невесть что?

Перебирая в уме возможные варианты, Литвинов признался себе, что в свое время, возможно, недооценил значение этого дьявола Бунина, из-за которого ему теперь предстоит столкнуться с серьезными неприятностями.

Судя по всему, решение Нобелевского комитета о присуждении очередной премии по литературе приобрело в глазах советского вождя исключительную важность, хотя прежде он относился к этой капиталистической институции с демонстративным равнодушием, если не презрением. Согласно официальной позиции, одним из главных ретрансляторов которой выступал Литвинов, Шведская академия занималась исключительно пропагандой буржуазной идеологии и контрреволюционных ценностей.

Коммунистическая пресса не уставала ее клеймить, и вот, несмотря на это, вдруг всплыл вопрос о Бунине. Литвинов не понимал, как он, блестящий специалист и главный советник Сталина в области международных отношений, мог упустить из виду этот резкий поворот. О чем он только думал?

Пока Литвинов сидел в приемной, ему бросилось в глаза, что заведующий секретным отделом явно не в лучшем расположении духа: холодно поздоровавшись с наркомом, он больше не обмолвился с ним ни словом. Вызывавший всеобщий трепет, всесильный Александр Поскребышев получил свой пост не только благодаря уму и трудоспособности, но в первую очередь – благодаря безграничной преданности Сталину.

Нарком решил, что молчание Поскребышева не предвещает ничего хорошего. Обычно тот вел себя с Литвиновым более любезно, мог рассказать незатейливый анекдот или просто поговорить о погоде. Иной раз он даже заводил с Литвиновым разговор о тех или иных аспектах внешней политики, которой живо интересовался.

Сам Сталин, бывая в легком подпитии, заявлял, что выбрал себе в помощники лысого и уродливого, как Квазимодо, коротышку Поскребышева с единственной целью – наводить страх на остальных сотрудников. Именно Поскребышев готовил заседания политбюро и сам на них присутствовал. Этот человек обладал феноменальной памятью. Каждый нарком знал, что поведение Поскребышева – верный барометр, позволяющий судить о степени расположения или нерасположения вождя.

Литвинов успокаивал себя: не может быть, чтобы его положение главы Наркомата иностранных дел было поколеблено из-за такого малозначительного эпизода, как история с этим контрреволюционным писакой! Он убедил себя не обращать внимания на настроение Поскребышева.

Ему не терпелось встретиться со Сталиным, чтобы поскорее прояснить ситуацию и рассеять возможные недоразумения. Литвинов верил в свое предназначение, не без гордости вспоминая путь, который проделал, чтобы занять свой высокий пост, обойдя многих партийных бонз, мечтавших о том же.