Ожидаемый им экипаж подъехал довольно поздно. Зелено-серебряные лакеи спрыгнули на землю и отворили дверцу почти в тот момент, когда экипаж остановился. Канцлер вышел не с таким добродушным, как всегда, видом, наверное, он опасался, что пропустит начало увертюры. С ним была розовощекая девушка, и она, по-видимому, пыталась его успокоить.
— Вряд ли мы опоздали, отец, не волнуйся, дорогой, музыка не доставит тебе тогда желаемого удовольствия.
Вряд ли в такой момент можно было незаметно привлечь внимание мужчины. Марко побежал за билетом, который давал ему возможность стоять вместе с молодыми солдатами, художниками, студентами обоих полов, сгрудившимися в четыре-пять рядов, стоять во все время исполнения этой длиннейшей оперы. Он знал, что если канцлер и его дочь не займут места в одной из немногочисленных лож для придворных, значит, будут сидеть в первом ряду плавно изгибающегося балкона. И вскоре он их увидел. Они сидели как раз на середине под большой королевской ложей, где находились две тихие принцессы и их приближенные.
Уяснив, что он к увертюре не опоздал, канцлер очень повеселел. Он приготовился к вечеру, сулящему только удовольствие и радость, и, очевидно, позабыл обо всем на свете. Марко не терял его из виду. Когда публика выйдет прогуляться в антракте между актами, он, может быть, улучит возможность подойти к нему в толпе. И Марко не сводил с канцлера глаз.
Хорошенькая дочка тоже слушала, но не так завороженно, как отец. После первого акта появились два молодых офицера в блистающих золотым шитьем мундирах, и, целуя ее руку, изящно и почтительно поклонились, щелкнув каблуками, а когда им пришлось вернуться на свои места, вид у них был невеселый.
После второго акта канцлер посидел несколько минут, словно грезя о чем-то. Люди, сидевшие рядом, встали и потянулись в фойе. Розовая дочка наклонилась и ласково дотронулась до руки отца.
«Она хочет, чтобы он вывел ее прогуляться, — подумал Марко, — а отец согласится, потому что он добродушный человек».
Марко видел, как канцлер стряхнул с себя очарование, улыбнулся, встал и поправил серебристо-голубой шарф на плечах дочери, подал ей руку, чтобы она могла опереться на нее, как раз в тот момент, когда Марко выскользнул из четвертого ряда, где стоял.
Вечер выдался довольно теплый, и коридоры были полны. Когда Марко достиг фойе, отец с дочерью как раз выходили из маленькой двери и временно затерялись в толпе.