Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

А между прочим, пусть время бежит еще быстрей, еще скоротечней. Ведь должен же когда-нибудь прийти конец нынешнему аду, должен же наконец решиться вопрос: жить или не жить? Ведь бесконечно не может длиться ни одно событие, ни одна история.

Так, надеюсь, случится скоро и с этой ужасной войной. Придет время, наступит тот час, когда закончится наконец страшная человеческая бойня, смолкнут залпы и стоны и над политой кровью землей взойдет снова благостное солнце Мира… Не скоро, ох, далеко не скоро забудется в людской памяти все пережитое. Оплачут родные пропавших воинов-героев, заживут раны и затянутся шрамы у калек и увечных, вновь закипит, забьет ключом жизнь. Мирная жизнь! Как хотелось бы, как хотелось бы дожить до тех пор!

      …Будет жизнь хороша,
Эх, дожить бы,
Чапай, до далеких, счастливых времен…

Песня замечательная, да только, если честно признаться, – не для нас она. Ее пели и поют люди, которые боролись и борются за светлое, счастливое будущее, которые проливали и проливают за него кровь, отдают свои жизни. А какое право имеем мы, угнанные в рабство невольники, а следовательно, косвенные изменники собственного народа, петь ее, да и вообще надеяться на какие-то иные, добрые для нас перемены?

Недавно Иван-Малой из «Шалмана» на мои горячие уверения в том, что недолго уже осталось нам ждать, что скоро вернемся в Россию, резонно возразил мне: «Легко сказать – „скоро“ да „вернемся“… А примут ли нас там, в России?..»

Да. Чего ждем мы и на что надеемся? Чем заслужили мы, потерявшие Родину и работающие на врага изгои, будущую хорошую жизнь? Как страшно, как невыносимо страшно и горько думать об этом!

Одно я знаю теперь твердо – то, что уже не раз повторяла и в душе, и здесь, на этих страницах: что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». И еще я знаю крепко, что все счастье мое – Россия, вся жизнь – Россия, все мои мечты, помыслы и надежды – о тебе и с тобой, любимая, родная Отчизна. Иначе и быть не может. Без Родины невозможны ни жизнь, ни счастье, ни свобода. И если не примешь ты меня, оттолкнешь сурово и отчужденно, – то к чему же тогда и жить?..

Но пока я жду и надеюсь. Верю в тебя, моя великая Россия, верю, что вернусь к тебе, к родным русским полям, если… если только, увы, не загнусь до тех пор в «Великогермании». А до этого, кажется, уже недолго. Сегодня целый день без разгиба таскали из земли сахарные бураки. Просто не представляю сейчас, как только сумела выдержать до конца работы. Возвращалась домой, еле волоча ноги, и вообще чувствую себя так, словно кто-то целый день колотил меня дубинкой. Вот она, подневольная жизнь раба! Нелегко достается кусок хлеба, к тому же еще и десять раз оговоренный. Опротивело все до тошноты, до рвоты, и даже эти бураки, такие с виду безобидные, кажутся похожими на толстопузого жадюгу Шмидта и подобных ему господ-хозяев.

9 октября Суббота

       Темно. Пасмурно. Небо завесилось
Непроглядной седой пеленой.
Как на небе без солнца не весело,
Так и мне – от разлуки с тобой.

Нагоняет тоску одиночества

Шум дождя, монотонный, глухой…
Небо, вылейся, выплачись дочиста,
Вытрись накрепко тучкой сухой.

Слышишь, милый, в ночи одиноко

Рвется к небу моя мольба?..
Где, в каком далеке-далеком
Заплутала твоя судьба?

На каких перепутьях – дорогах

Твой остался невидимый след,
Кто, когда, у какого порога
Затеплит для тебя свой свет?

Нет, не я тебя в путь провожала,

И не мне тебя, выйдет, встречать…
Оттого и тоска кинжальная
Сердце рвет опять и опять…