Надо признаться, что эта фотография мне особенно нравится. Нечеткое изображение скрадывает детские черты лица, подростковую неуклюжесть движений, и я кажусь здесь себе почти взрослой, исполненной неведомого мне очарования и этакой небрежной вальяжности. Дурочка, куда и зачем спешила приблизить свою взрослость?
Итак, что же еще пожелать мне тебе, мой старший брат, в день твоего рождения? Не хочу, чтобы было как в песне: «…Если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой…» От всей души желаю тебе хорошего здоровья, и чтобы смерть и все раны миновали тебя. Очень желаю тебе также успехов в ратных делах – скорейшей победы над фашистами и, конечно же, встречи с нами, с теми, кого, быть может, и ты тоже осуждаешь и называешь в душе презрительным словом – изменники. Пожалуйста, прошу тебя, не торопись ставить это позорное клеймо на наши имена, не отрекайся от тех, чьи жизни изуродовала, поломала и обездолила война, пожалуй, не в меньшей, а даже в большей степени, чем жизни тех, кто остается по ту сторону линии фронта. Не готовь слов унижений и оскорблений для нас, и без того уже до предела униженных и оскорбленных. Ведь, работая здесь на врага, мы по-прежнему остаемся патриотами своего Отечества, истинными советскими гражданами. И мы ни в чем не виноваты. Ни в чем.
Занятая на прошлой неделе своими переживаниями, в связи с преподнесенными нам с Мишкой журналом «Новая Россия» безрадостными открытиями, я совсем забыла записать здесь об еще одном визите Роберта. Неожиданно он заявился к нам вечером в понедельник, как и в прошлый раз, начищенный, наглаженный, благоухающий одеколоном. Я, естественно, не ждала его и подосадовала в душе за свой затрапезный, будничный вид – только-только успела после работы умыться и переодеться в старое, правда, чистое, но ставшее уже узким и коротким платье. Но гость, казалось, не обращал внимания на мою «экипировку». Он был оживлен, приветлив, воплощал в себе саму любезность и внимание.
Мы только что уселись ужинать. Роберт отказался разделить с нами трапезу, сослался на то, что сыт, и мне, чтобы как-то развлечь гостя, пришлось, не без досады, выйти из-за стола. За неимением стульев сели рядком на диване. Я тут же почувствовала на своем плече его руку и в смятении (ишь, какой прыткий!), протестующе дернувшись, пробормотала:
– Вот этого – не следует делать…
– Почему? – спросил он, в свою очередь смутившись, но руку все же убрал, при этом добавил тоном умного взрослого – глупому несмышленышу: – Ведь тут нет ничего плохого. Простите меня, если это вам неприятно. Я ни в коем случае не хотел вас обидеть.
Вскоре в комнату вбежала Нинка, явились также со своими стульями Леонид с Мишей, и со стороны Роберта агрессивных попыток больше не предпринималось.
Он пробыл у нас до восьми часов. Рассказал последние новости. В Италии, по его словам, англо-американцы продвигаются успешно. У русских на южных фронтах в настоящее время наблюдается некоторое затишье, якобы из-за отсутствия морозов. А зато на северных фронтах дело обстоит замечательно – до границы Латвии осталось взять один город (какой именно, он не смог назвать). В общей сложности, сказал Роберт, все – прекрасно, все – отлично, все – прима! Если так пойдет и дальше – война скоро закончится.
Его сообщение подняло настроение у всех. Тем более что ни в газете, ни по радио (накануне Лешка с Мишей ходили к Гельбу) ни о чем подобном не говорилось.
Собираясь уходить, Роберт предложил мне немного пройтись с ним. Я накинула пальто и, оглядев предварительно дорогу, – не видно ли на ней подозрительных личностей? – вышла с ним на улицу. Хорошо, что луна в тот миг спряталась за тучи, а окна Эрниной половины были плотно зашторены. Недалеко от железнодорожного переезда мы остановились. Взяв мои руки в свои, Роберт спросил:
– Так где же вы были вчера, моя недотрога? Мне передали, что вас позвал в гости молодой, элегантный русский принц. Вам было очень весело?
Я невольно рассмеялась: «Да. Очень. Тот, у кого мы были в гостях, действительно весьма достойный, элегантный, шестидесятипятилетний русский эмигрант, к тому же, кажется, холостяк».
– Ах вот как! – Роберт тоже засмеялся, крепко сжал мои руки. – Значит, наши сорванцы решили меня просто подурачить. Ну, я им задам! – Он помолчал, затем, глядя мне в глаза, спросил серьезно: – А тот ваш знакомый русский парень – его зовут Николай – вы знаете о нем что-либо? Он дал вам о себе весточку?
У меня от неожиданности язык прилип к гортани. Ничего себе, какая осведомленность! И какая к тому же бесцеремонность! Ну, знаете…
– Пока нет. Но непременно даст. Я жду. Вернее, я надеюсь. Молчит – значит нет возможности.
– Оставьте ваши надежды! – внезапно он мягко привлек меня к себе. – Обратите наконец внимание на меня. Я уже давно этого добиваюсь!
Дело начало принимать нежелательный оборот, и я, высвободив с усилием руки, изо всех сил уперлась ими в грудь новоявленного поклонника, решительно отстранилась от него.