Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

Подружились мы и с белками. Эти, как и синицы, и поползни, бесстрашно спускались к нам за семечками по древесным стволам, а затем, сидя на ближних ветках и задрав вверх пышные хвосты, потешно при помощи коротких передних лапок лущили семечки и ссыпали вниз шелуху. Некоторые, наиболее доверчивые зверьки в последние дни встречали нас уже при входе в лес, затем, оживленно цокая, летели по веткам деревьев вперед, оповещая остальных собратьев о нашем прибытии.

Водятся, конечно, в лесу и зайцы, но, к сожалению, нам не удалось увидеть их лежбища. Однажды, когда Шмидт с утра укатил на бричке в город, я с разрешения старой фрау взяла в лес Вольфа. Вначале мы с Мишей не хотели отпускать его с поводка, но пес, прыгая под сосной, где был привязан, так умильно смотрел на нас и так просительно взлаивал, что я не выдержала, отстегнула ошейник. И вскоре пожалела об этом. Волк тут же, под заполошный птичий гомон, умчался в глубину леса, откуда почти тотчас послышался уже знакомый мне азартный, визгливый лай. Через несколько минут он вернулся с перепачканной кровью мордой и положил на снег, возле наших ног, задавленного им зайчонка. Длинные, мягкие уши зверька были еще теплыми, а в открытых глазах-бусинках читались удивление, боль, немой укор. Как же мне стало жаль, прямо до слез жаль зайчишку! После этого разобиженный за людскую неблагодарность Вольф до конца работы промаялся на поводке под сосной. Уж не знаю, случайно ли так получилось, или действовал тут какой-то лесной закон, только в тот день ни косули, ни белки, ни птицы больше не приближались к нам.

На соседнем, принадлежащем Нагелю участке на прошлой неделе тоже начались работы по очистке леса от сухостоя. Оттуда в пятницу на звон нашей пилы и стук топоров приходили Янек и работающие в поместье пленные французы – знакомый уже нам с Симой Пьер, а также два других, прибывших в Грозз-Кребс недавно и почему-то облаченных в полуцивильную одежду – по имени Луи и Жан. После короткого знакомства (между прочим, Жан очень симпатичный парень – этакий белозубый шатен с карими глазами), конечно же, разговор зашел о самом главном – о положении дел на фронтах.

Собственно, ничего нового ни Ян, ни французы нам не сообщили – видимо, и сами ничего не знают. Пьер сказал только, что победы советских войск в Курской битве и на Днепре завершили коренной перелом в войне и что теперь немцы не помыслят наступать, а вынуждены перейти к обороне. Они с улыбкой смотрели на нас: «Русские – героическая нация! Весь мир восхищается вами».

Янек подтвердил то, что когда-то сообщил нам Леон, – о разрыве дипломатических отношений Советского Союза с находящимся в Лондоне польским эмигрантским правительством генерала Сикорского. «Напевно за измену», – с презрением сказал он. По словам Яна, в этом году вся «Польска» оказалась охвачена повстанческим движением, за что гитлеровцы объявили ее «зоной партизанской войны». Фашисты беспощадно уничтожают патриотов – установили своеобразную «кровавую таксу» – за одного убитого фрица расстреливают десять заложников. Еще Ян сказал, что на территории России сформировано польское народное войско, которое наравне с советскими войсками участвует в боях с немцами.

В свою очередь и Луи рассказал, что во Франции также набирает силу движение Сопротивления. Он и Жан тоже являлись участниками Национального фронта, были, как он выразился, то ли вольными, то ли свободными стрелками – франтирерами. В одной, казалось бы, пустяковой операции им не повезло – попались в лапы фашистам. Отсидели три месяца в лагере для военнопленных, затем их отправили на работу в Германию. Все трое крайне недоброжелательно отозвались о наших союзниках – англо-американцах. О Тегеранской конференции им ничего не известно, однако они считают, что второй фронт еще долго не будет открыт. Разве что союзники «раскочегарятся» к лету. Дескать, политика англосаксов ясна всем с самого начала: они специально тянут время, выжидают, чтобы два главных действующих лица – Советский Союз и Германия – выдохлись, измотали свои силы в кровавой схватке. А уж потом, под финал, выйдут с помпой на арену, объявят себя на весь мир победителями. (Как эти слова французов похожи на недавнее высказывание немца Гельба, а еще раньше – на замечание англичанина Джона.)

Янек с французами приходили к нам и на следующий день – в субботу, но, к общей досаде, разговора больше не получилось. Как раз нагрянул Шмидт – проверить нашу работу, – и они вынуждены были срочно ретироваться.

16 декабря Четверг

Начинаю свои записи в новой тетради. Снова выручила Вера – стащила у своей «колдовки» две толстые книги «Кассабух». Какие-то они будут, эти записи? Судя по той, что я собираюсь в эти минуты сделать, – тревожные и малоприятные. Да, для тревог и волнений у всех нас, а у меня в особенности, повода сейчас более чем достаточно. Дело в том, что сегодня в нашем доме, говоря словами Бовкуна, «робыли обыск». Ничего не скажешь – достукались в просвещенной Германии!