Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

Ух как она это противошерстно сказала, в самую что ни на есть уязвимую точку попала! И в то же время – разве я поощряю? Ведь я ни разу сама не позвала его и ни в коем случае не пытаюсь тянуть сюда. Он первый проявил инициативу, и каждый раз сам ищет встречи… Завлекаю? Ну уж – не знаю… Конечно, мне очень приятно сознавать, что я нравлюсь, тем более такому видному парню (а кому это было бы неприятно?), и, конечно же, я тоже стараюсь выглядеть в его присутствии и интересней, и хоть чуточку привлекательней. Что же касается «подавать надежды» – вот уж тут я, по-моему, совершенно безгрешна. Да и какие, Господи, «надежды»? У меня одна надежда, одна, единственная, неизменная, – моя Россия. Уверена, что и для Роберта превыше всего его Родина – Ирландия. Зачем же она говорит такое? Досада взяла меня от этого ее замечания.

20 декабря Понедельник

Как быстро, как быстро и невозвратно летит время! Осталось уже меньше недели до Рождества. Как-то мы проведем его? Хорошо, если бы все обошлось благополучно. Приедет ли ко мне Зоя Евстигнеева? Ее я жду больше всех, Маргарита в последнем письме тоже написала, что, возможно, сумеет вырваться к нам на пару деньков. Знаю, наверное, что придут Павел Аристархович с Юрой – вчера, в воскресенье, мама пригласила их, и они с удовольствием приняли ее приглашение. Предполагаю, что заявится и Роберт, и именно это обстоятельство заранее вызывает у меня беспокойство.

Как выяснилось, Роберт так и не лег для излечения своей ангины в госпиталь, а лечился у себя в лагере. В субботу он неожиданно, вопреки нашей с ним договоренности, заявился к нам. Пришел заметно осунувшийся, бледный, с обмотанной пушистым клетчатым шарфом шеей. Притащил, как добрый Дед Мороз, кучу рождественских подарков. Одарил всех. Маме вручил ваниль и «пульвер»[102] для рождественского «кухона», которые он обещал еще в прошлый раз. «Керлам» – традиционные сигареты. Симе с Нинкой – по плитке шоколада. Ну а мне – мне – то, что я даже и в мыслях не могла себе представить, – очень миленький парфюмерный набор в красивой упаковке, в котором находились: зубная щетка, две пасты, мыло, пудра, крем, какой-то лосьон и, наконец, небольшой флакон духов с весьма приятным ароматом. (Интересно, где он всю эту прелесть взял? Ведь подобных вещей в немецких магазинах сейчас нет и в помине. Неужели просил родных прислать из дома?) А вдобавок еще и пять плиток шоколада.

Я, конечно, пыталась возражать против столь щедрого его подношения, потому что действительно чувствовала себя неловко. Ведь сама я не в состоянии сделать ему подобный подарок. Лихорадочно прикидывала в мыслях – что бы такое ответно преподнести Роберту, но, увы, так ничего и не придумала.

– Мой для вас «гешенк» вы получите позднее, – бодро заявила я, решительно не представляя себе, как этот не существующий пока подарок будет выглядеть. – Просто сейчас я не готова: не ждала вас сегодня.

– О, не стоит беспокоиться, – сипло ответил Роберт. – Лучший мне презент – ваша искренняя улыбка. – И добавил просительно: – Вот если бы я смог получить когда-нибудь вашу фотографию…

– Увы, чего нет – того нет.

Усевшись на диван, Роберт сказал, что на днях он получил из дома письмо и посылку. В письме отец, мама, а также сестра и братья просят передать его русским друзьям самые теплые поздравления с праздником (ну, так и есть – я, кажется, правильно угадала в отношении подарка). Потом Роберт спросил – где и как я намерена встречать Рождество? – и, узнав, что, естественно, дома, – где же еще? – нерешительно поинтересовался – не будем ли я или кто другой из наших против, если он придет в этот праздничный вечер к нам? Захватит с собой бутылку яблочного вина – они сами втайне от вахмана изготовляли, – принесет также какую-нибудь музыку… Ну так как?

Мне показалось заманчивым видеть Роберта в Рождество у себя, тем более с музыкой, но, как всегда, страшила мысль – а вдруг грянет полицейская проверка? Вдруг вездесущий Квашник, вместо того чтобы сидеть возле теплого камина и «тринькать» пиво, возьмет в единственную руку-клешню свою неизменную резиновую плеть и отправится по морозцу знакомыми маршрутами выискивать и вынюхивать нарушителей из «остарбайтеров»?

Роберт понял мои опасения: «Мне думается, никакая опасность нам не грозит, – сказал он. – Немцы народ благочестивый – в рождественский вечер никто из них не решится покинуть свой дом».

Так-то оно так… Но мне все-таки не хотелось брать на одну себя ответственность за посещение «запретного» гостя, и я смиренно обратилась к сидящим за столом маме, Леониду и Симе: «Роберт просит разрешения навестить нас в Рождество. Обещает принести с собой гармошку, а возможно, аккордеон. Что сказать ему?»

– Пусть приходит, не жалко, – неожиданно милостливо изрек Лешка и, привстав, хлопнул рукой Роберта по плечу. – Давай, камерад, комм…

И мама тоже не смогла изменить присущему ей гостеприимству, приветливо, на свой русско-немецкий лад, пригласила Роберта: «Битте, приходи. Тебе ведь тоже хочется в хаузской-домашней обстановке побыть».