Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

– Роберт, извините, но я должна уже вернуться домой. У меня страшно замерзли ноги. – Я вышла с ним в легких туфлях и действительно, почти не ощущала закоченевших пальцев. – Давайте простимся. Всего вам доброго.

Но он не ушел и не отпустил меня до тех пор, пока мы не договорились о новой встрече (а зачем она, собственно, мне?). Я воспротивилась тому, чтобы он пришел в субботу или в воскресенье, так как в эти дни у нас иногда слишком много бывает посторонних.

– Хорошо, – нехотя согласился он, – тогда я приду к вам в начале следующей недели – возможно, опять в понедельник.

На этом мы наконец и расстались. Честно говоря, я не в состоянии сейчас разобраться в себе. С одной стороны, очень страшусь «засыпаться» – вдруг ненавистница Эрна прознает о том, что я встречаюсь с английским военнопленным, и донесет об этом куда следует. И вдруг нагрянет с внезапной облавой Квашник! А с другой стороны, моему самолюбию льстят ухаживание Роберта, его безупречная опрятность и истинные «джентльменские» манеры. С чувством благодарности вспоминаются его рассказы о положении на фронтах, о России, – и страх вроде бы улетучивается, и возникает смутное желание встретиться вновь. Не свидетельствует ли это о том, что у меня совсем нет воли? Ох, не знаю…

Ага, вот и наши возвращаются. Нинка уже взбежала на крыльцо, сейчас начнет колошматить кулаками в дверь. Пора заканчивать свою писанину.

12 декабря Воскресенье

Павел Аристархович оказался прав, предполагая, что состоявшаяся в октябре в Москве конференция министров иностранных дел США, СССР и Англии является «прелюдией» для более высокой встречи руководителей трех союзных держав – Сталина, Рузвельта и Черчилля. В начале декабря эта встреча действительно произошла – на сей раз в Тегеране.

Английское радио не сообщает, было ли принято союзниками решение о скорейшей помощи Советскому Союзу в виде открытия с их стороны второго фронта, но зато, как я поняла, пространно разглагольствует о том, что совместная борьба против фашистской Германии сплотила три великие державы, и их дружеские отношения и сотрудничество будут непременно продолжаться и в мирное, послевоенное время. Ох, когда-то оно настанет, это мирное, послевоенное время? Ведь чтобы оно быстрее наступило, надо – я так мыслю! – помочь делом, а не только словами и обещаниями.

Эти новости принес Роберт. Он был у нас на прошлой неделе дважды – в понедельник и в четверг. Восторженно, как о великом полководце, отозвался о Сталине (за что я ему, конечно, безмерно благодарна), а Черчилля и Рузвельта осудил за медлительность и нерешительность. Принес с собой фотоальбомы с видами Англии и Ирландии, которые мы все вместе с интересом рассматривали. К каждому снимку Роберт давал подробные пояснения и вообще очень занимательно рассказывал о нравах, культуре и истории англичан и ирландцев.

Потом, по его просьбе, я показала свои фотографии. Ему понравилась та, школьная, где я, запыхавшаяся, встрепанная (пожалуй, больше встрепанная, чем все остальные девчонки), смиренно сижу рядом с Авениром Ивановичем с одной стороны и с Созонтом Исааковичем – с другой. Восьмой класс… Помню, перед уроком физики Вовка Ткаченко ни за что ни про что больно дернул меня за косичку, и я в общей переменочной суматохе и гвалте (учителя называли эти минуты «сумасшедшим домом») гонялась за ним, гогочущим, по партам, когда в класс вошел в сопровождении нескольких учителей фотограф (близился конец года, а в это время по установившейся в школе традиции делались «для памяти» коллективные классные снимки). Вот тут-то Авенир Иванович и схватил меня – пробегающую мимо – крепко за руку и усадил для успокоения рядом.

– Этот противный мальчишка был влюблен в вас, – сказал, посмеиваясь, Роберт, когда я показала ему на фотографии несколько высокомерную, с характерным для него ироничным прищуром глаз физиономию Вовки Ткаченко. – Дергать девочек за косички – первый способ выражения им симпатий. Уж я-то, поверьте, знаю! – (Вот уж, как говорится, угодил пальцем в небо! Никогда ни я, ни Вовка Ткаченко не симпатизировали друг другу: все в классе знали, что он был влюблен в длинноногую гордячку Нинку Ермолову, а я в то время, как и многие наши девчонки, была неравнодушна к новичку Симке Ольшанскому, единственному из всех наших мальчишек щеголявшему по школе в широких синих брюках клеш).