Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Что же происходит? Неужели на этот раз газетная брехня – правда? Возможно ли, что союзники оказались столь беспомощны и столь дезорганизованы? А может, думается мне, фашисты применили здесь что-то необычное – то самое загадочное «оружие возмездия», о котором уже столько раз упоминал Шмидт? Как бы там ни было, ужасно тревожно слышать и читать эти сообщения, горько сознавать, что конца кровавой войны все еще не видно.

Сегодня у нас тоже только и разговоров, что о поражении союзников. Каждый высказывает свою точку зрения, а выводы у всех одни: советские войска как несли все эти три года на своих плечах основную тяжесть войны, так и продолжают нести и вынуждены будут, видимо, нести ее до конца. Значит, одна надежда была, есть и остается для нас – только на наших воинов. Господи, помоги же ты им! Помоги.

Рождество у нас нынче какое-то невеселое, словно бы пронизанное неосознанной тревогой. Правда, были и приятные минуты. Утром, когда я была еще в постели, прибежал Толька с чудесным подарком от Джонни. Внимательный «вариса» прислал на выбор две симпатичные губные гармошки. Этот его дар одновременно и удивил, и обрадовал. Ну, что это за ребята – англичане! Ведь все, что даже самим немцам недоступно ни за какие деньги, они умудряются непонятным способом добывать шутя. Орлы, да и только!

Я, конечно, очень, очень рада. Уже давно хотела приобрести хотя бы какую-нибудь «пилюкулку» и однажды лишь вскользь упомянула об этом в случайном разговоре с Джоном. И вот – пожалуйста. Лежат передо мной на столе в красивых коричневых коробочках с портретами белозубых «медхен»[54] на крышках две симпатичные гармошки. Одна – побольше, двусторонняя, другая – маленькая, однорядная. Какую из них выбрать? Я поборола жадность и, несмотря на досадливые укоры Нинки, не без сожаления отдала обратно Тольке «двухрядку», а для себя оставила маленькую. Нинке же сурово объяснила, что нельзя быть столь нахальной грабительницей, что надо же, в конце концов, и совесть иметь.

Итак, в моей музыкальной собственности теперь еще и гармошка. А это значит – прощайте отныне, штопка и заплатки, – для вас не будет больше вечерами времени.

Джон в присланной записке поздравил с Рождеством, дал шутливый наказ немедленно научиться играть на гармошке и обязательно прийти сегодня к Степану. В постскриптуме добавил, что, если даже и не сумею сразу что-то освоить, все равно должна непременно быть у Степана, так как он, Джонни, будет ждать. Слова «Я жду тебя» дважды подчеркнуты жирными красными линиями.

Я тут же написала ответ, поблагодарила Джона за внимание, также поздравила его с Рождеством, но прийти к Степану не обещала, так как нахожусь в ожидании к себе подруги. Ко мне и в самом деле грозилась приехать Зоя. Правда, точную дату она не указала, просто сообщила в последнем письме, что постарается вырваться к нам или в Рождество, или в Новый год. Кроме того, мы ждали Мишу и Василия.

Зоя и Мишка, к сожалению, не приехали, но гостей у нас все равно было предостаточно – и местных, и приезжих. Ваня Великий принес новость, которая взбудоражила всех, – грандиозное наступление наших в Восточной Пруссии ожидается немцами в начале января, сразу после Нового года. Об этом ему сообщил прибывший в краткосрочный отпуск внук Ризена. Эрнест, так зовут немца, уверяет, что бои будут тяжелыми, но что все равно Германию ожидает «крах». Ну, о «крахе» мы, конечно, и сами знаем, а вот сообщение о близком наступлении русских подняло настроение у всех.

Василий – он приехал с двухчасовым поездом, а отбыл назад с последним – сказал, что в городе продолжается усиленная подготовка к срочной эвакуации населения. Прилавки магазинов совсем опустели. На окнах домов появились крепкие уличные ставни. А мастерская, где он работает, больше, чем когда-либо, завалена срочными заказами на ремонт повозок, автомобильных и тракторных прицепов.

Днем Шмидт завез с почты газету, а для меня сразу четыре письма – от Роберта, от Юры (наконец-то!), от Гали и от дяди Саши. Письмо Роберта я читать пока не стала, со стесненным сердцем сунула его подальше, под подушку, а три остальных прочла вслух.