Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Стараясь не привлекать внимания своим нелепо-«гражданским» видом, мы трое нерешительно остановились возле крайней машины. Но нас все же заметили. На обветренном, веснушчатом лице баяниста вдруг отразилось крайнее удивление. Оборвав на полуноте мелодию, он бережно поставил баян на тумбу, после чего подошел к нам. И недавние плясуны, отряхнув поднятые с земли полушубки и накинув их на плечи, под неодобрительные взгляды своих подружек тоже приблизились к нашей тройке.

– Откуда вы такие взялись тут, девчата?

Выслушав наши сбивчивые ответы, оживились, покивали сочувственно.

– Так вы целых три года жили на чужбине и не имеете даже представления о том, что происходило в это время дома, в России?! Слушайте, девчонки, – встрепенулся синеглазый черноволосый боец. – Ведь вы, наверное, еще никогда не слышали и наших фронтовых песен? Хотите, мы сейчас споем вам? Петро, тащи сюда свою бандуру, давай ту, нашу, – про «Огонек»!.. Васька, где твоя бумажка?

И трое раскрасневшихся от недавней удалой пляски бойцов в светлых, до черноты затертых на полах и на рукавах полушубках встали перед нами полукругом и, глядя в бумажку, что держал перед собой в вытянутой руке Васька, запели под мелодичные звуки баяна. Ах, что и как они пели! Я знаю, что я никогда не забуду, всю свою жизнь буду помнить и этот странный, словно бы нереальный вечер в чужом городе, и прекрасную, впервые услышанную мелодию, и этих незнакомых, но бесконечно дорогих мне в те минуты парней, что с чувством выводили для нас слова берущей за сердце песни, которые я тут же запомнила – сразу и навсегда:

На позицию девушка провожала бойца,
Темной ночью простилися на ступеньках крыльца.
«Поезжай потихонечку и громи там врага,
Что б с тобой ни случилося – я навеки твоя».

Не успел за туманами скрыться тот огонек —

На крылечке у девушки уж другой паренек,
С золотыми погонами, с папиросой в зубах
И с улыбкой надменною на красивых губах…

…Не прошло и полмесяца – парень шлет письмецо:

«Оторвало мне ноженьку, обожгло все лицо.
Если любишь по-прежнему и горит огонек —
Приезжай, забери меня, мой любимый дружок».

Но ответила девушка: «Вот тебе мой ответ:

Я с другим повстречалася, и любви больше нет.
Ты лечи свою ноженьку, про меня позабудь,
Ковыляй потихонечку – проживешь как-нибудь…»

Сразу стало невесело на душе у бойца

От такого поганого от ее письмеца,
И врага ненавистного уж не бьет паренек
За любимую девушку, за родной огонек…

Утром ранним, не солнечным, в свой родной городок

Приезжает на поезде молодой паренек,
И лицо не побитое, и вся грудь в орденах,
И с походкою стройною на обеих ногах.

И опять повстречалися на ступеньках крыльца.

И она растерялася, увидав молодца,
Подбежала, заплакала: «Как тебя я ждала!
Если любишь по-прежнему – я навеки твоя…»

Но ответил сурово ей молодой паренек:

«Ты с другим повстречалася, и потух огонек.
Нашу дружбу хорошую ты сменяла на ложь,
Ковыляй потихонечку – как-нибудь проживешь».

Мы слушали и не замечали, как из наших глаз опять текут и текут слезы. Какая песня, какие в ней слова! Ясно, что ее мог написать только тот, кто сам пережил нечто подобное. Это именно он, задумав проверить крепость чувств своей любимой, сидя после жаркого боя в тесной землянке, писал ей при свете чадящей коптилки о своем мнимом, тяжком ранении… А потом, живой и невредимый, блистательный в своем геройстве, встретил ветреную изменницу и решительно отверг ее. Вот так – «ковыляй потихонечку, проживешь как-нибудь…».

Вытирая ладошками слезы, мы вразнобой, перебивая друг друга, говорили смущенно улыбающимся певцам какие-то бессвязные, теплые слова, и вдруг словно бы снежно-ледяная лавина обрушилась на наши головы. Со стороны временно оставленных в одиночестве фронтовичек до нас явственно донеслось насмешливо-презрительное: