Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Моя бывшая жена, – грустно ответил капитан на мой вопрошающий взгляд. – Знаете, к сожалению, она оказалась не той, кем мне вначале виделась. Изменила мне. Не дождалась. Падшая, словом, женщина.

Мне показались откровения капитана неуместными и грубыми. Я не знала, что должна ответить ему, поэтому промолчала. А в душе осудила его: разве это порядочно – отзываться столь дурно о своей, хотя бы и бывшей, жене в присутствии незнакомых людей? Говорит: «падшая женщина» – а у самого ее портрет постоянно перед глазами.

Потом капитан взял поданную ему денщиком гитару и приятным, негромким голосом очень задушевно исполнил песню «Темная ночь», которую я уже однажды слышала. Только мне опять-таки не понравилось, что при этом он изменил некоторые слова, отчего песня прозвучала несколько пошло:

…Ты меня ждешь,
А сама с лейтенантом живешь…

Затем мы трое, очень довольные проведенным временем, вернулись на вокзал. Было около восьми, и спустя несколько минут капитан вновь предложил мне прогуляться с ним. Просто выйдем вдвоем из здания вокзала на перрон, следует же определиться, в каком месте нам лучше всего ожидать поезд… И не надо быть такой озабоченной, – шутя, он дотронулся рукой до моего лба, – появятся ранние морщинки… Все будет хорошо. Я же сказал – никто из вас и глазом моргнуть не успеет, как все окажетесь в вагоне.

Мы ходили по перрону, лавируя между людьми, вполголоса разговаривали. Капитана, как я с неприятным чувством поняла, очень интересовал вопрос о моей нравственности. Имела ли я близкого друга? Кто он? В каких с ним была отношениях? Любили ли мы друг друга? Его вопросы, как и переиначенная песня, казались мне не только неуместными, но и пошлыми, вульгарными, – с какой стати этот брошенный муж лезет в мою душу? – и я отвечала скупо, неохотно. И вдруг он заявил развязно:

– Знаешь, а я все-таки не верю, что ты ни с кем не жила там, в Германии. Не может быть, чтобы в свои двадцать лет ты все еще оставалась нетронутой. Тем более в такое время!

Эти его слова меня просто покоробили, ужасно возмутили. Разве я его в чем-то уверяла либо пыталась убедить? Почему этот стареющий тип позволяет себе такое? Или он решил, что, если обещал помочь, ему все дозволяется? Ну уж – дудки!

– А я и не собираюсь вам ничего доказывать и ни в чем убеждать, – сухо сказала я. – Еще чего! Это ваше дело – верить или не верить. Мне как-то все равно.

Капитан, видно, понял, что переборщил, легонько сжав мой локоть, делано засмеялся. «Господи, неужели вы обиделись на меня? Я же пошутил. Просто мне захотелось узнать вашу реакцию. – С деловым видом он снова посмотрел на часы. – Знаете что… Я сейчас зайду к начальнику станции, узнаю точное время прибытия поезда. Ему это наверняка известно. А там решим, как нам быть дальше. Ждите меня здесь».

Он исчез, но уже вскоре вернулся, сообщил бодро:

– Все в порядке. Сегодня поезд явится без опоздания… У нас еще масса свободного времени, и, кстати, я вспомнил, что должен отдать некоторые распоряжения – в частности, напомнить кому следует о выделении группы солдат для вас… Пойдемте со мной. Это ненадолго. Буквально на несколько минут. – Он придержал меня за рукав. – Ну, о чем вы? Зачем кого-то предупреждать? Что вы – маленькая, не можете шаг шагнуть без мамы? Мы же буквально на несколько минут…

И я, «адиотка», пошла – ведь меня все еще не оставляла меркантильная мысль об обещанной помощи. В пути размышляла: разве может позволить себе офицер что-то плохое в отношении меня в присутствии солдата, своего вестового – этого добрейшего из добрейших дядьки, у которого племянницы находятся сейчас в таком же положении, как и я. Притом мы же ненадолго, капитан сказал «буквально на несколько минут».

Первое неприятное чувство появилось, когда мы приблизились к военному городку. Уже стемнело, по-видимому, часовой не узнал приближающегося офицера, преградив путь, выступил вперед.

– Капитан Фридман, – негромко, недовольно бросил ему мой спутник. – Девушка со мной.

Часовой молча отстранился. Я не видела его лица, но внезапно всей своей кожей, всем своим существом ощутила устремленный на себя его презрительный взгляд.