Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Вчера, в воскресенье, в ожидании Роберта поднялась пораньше. Только успела умыться и натянуть на себя платье и только подошла к окну, чтобы взглянуть на улицу, как гляжу – катит по дороге на всех парусах знакомая, высокая фигура в потрепанном ватнике с «ОСТом» на груди. Прошла еще пара минут, и Роберт, проворно проскочив мимо Эрниных окон, влетел в кухню. Еще не было семи часов.

Он пробыл у нас за закрытой на все запоры дверью почти до полудня, завтракал вместе с нами. Мама приготовила традиционные «деруны», которые все, в том числе и «ирландский денди», с удовольствием уплетали. Роберт, как это часто случается, опять рассказывал о своем доме, об английских традициях.

– В нашей семье, впрочем, как и в большинстве английских домов, на завтрак, как правило, подаются какие-либо салаты, а также жареная яичница с беконом и, конечно, непременно каша – преимущественно овсяная, – ведь она наиболее полезна для здоровья. Ну и, само собой, – разнообразные фруктовые соки… Вот такие у нас порядки. А как у вас? – Он с улыбкой смотрел на меня, повторил вопрос: – А у вас как?

– У нас? – Я вспомнила, как по утрам мама вытаскивала ухватом из раскаленной печи чугунок с дымящейся рассыпчатой картошкой в мундире, как ставила на стол большую, яростно шкворчащую сковороду с кипящими в ней розово-золотистыми кусочками сала, как доставала из погреба миски с крепкими янтарно-зелеными домашними огурчиками и с ароматной квашеной капустой, как приносила из холодного чулана запотевшую кринку с густой простоквашей, и как наконец, прижав к груди ржаной каравай, отрезала широким ножом ноздреватые, вкусно пахнущие хлебные куски… Ах, вспомнилось мне все это, и я небрежно ответила: – У нас? Да почти что так же, как и в вашей Англии. Ну, салаты там разные, иногда с крабами или с осетриной. Естественно, икра – черная или красная. Подаются также на стол и яичница с ветчиной, и, конечно же, разные каши, только я лично до войны вашу любимую овсянку терпеть не могла… Ну и, само собой разумеется, – всевозможные соки, иногда манговый (правда, я его тоже не люблю), а чаще – ананасовый или даже кокосовый. – Тут я подняла на Роберта невинный взгляд. – Ты пил когда-нибудь кокосовый сок или, вернее, кокосовое молоко? Знаешь, кокосовые пальмы растут в Африке…

Роберт с веселым недоумением – верить или не верить? – смотрел на меня, а я, изо всех сил продолжая сохранять на лице невозмутимость, радовалась, что никто из сидящих за столом, кроме, кажется, фыркнувшего Мишки, не понял моего залихватского вранья. Подумаешь, расхвастался про свои салаты и беконы! Да я все перечисленные им деликатесы никогда не променяю на обжигающий вкус рассыпчатой картошки с прилипшими к ней золотистыми шкварками, на хруст пересыпанных укропом и тмином огурцов, на терпкую кислоту холодной простокваши и на ржаной аромат родного российского хлеба. Тоже нашел чем хвалиться!

Но Роберт, конечно же, догадался о моей «шутке». Покосившись с опаской на маму, он рывком притянул меня за плечи к себе, легонько дернул за ухо: «Вредная девчонка… Ты опять дуришь меня! Это надо же – они не любят манговый сок и пьют преимущественно кокосовое молоко. Ах ты, гордячка!»

Тут уж, конечно, я не смогла удержаться от смеха: «А зачем ты спрашиваешь? Разве главное в том, что у кого есть на столе? У вас одно, может быть, более утонченное, у нас – другое. У вас – колониальное шоколадно-мангово-банановое изобилие, зато у нас – свобода, равенство для всех».

Ну а потом были серьезные разговоры. Главное, о чем рассказал Роберт, – это предпринятое нашими войсками новое, мощное наступление на Правобережной Украине. Русские уже приблизились к границе Румынии! Для подкрепления отступающей немецкой армии Вермахт срочно направляет на Восток свежие людские резервы, технику. Однако уже никто и ничто не может остановить «Советскую лавину». Ничто и никто!

Если все это правда – какая же чудесная, замечательная весть! Одно, я думаю, доподлинно верно – это то, что Восточный фронт действительно укрепляется свежими силами. Снова днями и ночами ползут и ползут по железной дороге громадные эшелоны с закрытыми теплушками, с бесконечными платформами, на которых под пятнистыми камуфляжными сетками угадываются контуры танков, машин, грозных орудий. Эх, была бы возможность как-то остановить, не пустить дальше эти напичканные смертью длиннющие змеевидные составы!

После одиннадцати Миша собрался в деревню, к Клееманну, и я сказала Роберту, что ему тоже пора уходить. Ведь с минуты на минуту к нам могли пожаловать кто-либо из посторонних, и тогда выбраться от нас ему будет значительно труднее. На какие-то минуты мы остались с ним в кухне вдвоем, и он тут же крепко обнял меня.

– Любимая, приходи часов в пять к Степану. Я попрошу «бабцю», она пустит нас в свою маленькую комнатку. Мы будем наконец снова вдвоем… Это же непереносимо – видеть тебя, быть с тобою рядом и не сметь ни обнять, ни поцеловать. Я скажу тебе еще раз, как люблю тебя, как мечтаю беспрерывно о нашем «грозз таге»[16], как хочу, чтобы ты поверила мне. Любимая…