Читаем Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 полностью

Положив в корзину последнюю лопату нестерпимо разящей спиртом желто-скользкой массы, Мишка сердито посмотрел на меня: «А чего ты, май-то, лыбишься? Скажешь – я не прав? А вот давай попробуем вместе что-нибудь сочинить… Что-нибудь подходящее к нынешнему моменту. Главное, чтобы рифма была не избитая… Давай я начну, а ты продолжай».

Отложив в сторону лопату, он встал «в позу» и, завывая, как настоящий поэт, выдал: «Сердце в груди бьется, как птица…»

– Стоп! – остановила я Мишу. – Так не пойдет! Это же слова песни! Про сердце, конечно, хорошо, но надо по-другому.

Мишка подумал и выдал «по-другому»:

Бьется мое сердце, бьется молодое,Видит оно, сердце, солнце золотое…

Я подхватила:

Утихает ветер, уплывают тучи,Озаряет землю солнца луч могучий…

– Здорово! Во!.. – Миша в восхищении поднял большой палец. – Как все равно во взаправдашнем стихотворении. Давай, поехали дальше! – Он наморщил лоб, пошевелил губами и, завывая пуще прежнего, выдал новые строки, однако используя, видимо, очень ему полюбившиеся и, на его взгляд, «не избитые» рифмы:

Ой, ты наше солнце – солнце золотое,Принеси мне счастье в сердце молодое…

Я почти без усилий продолжила:

Это счастье светлое на фронтах куют,Это счастье «Волею» русские зовут…

– Ну, знаешь, май-то! – Миша даже вспотел от удовольствия. – Надо только не забыть. Надо, май-то, сейчас же обязательно записать это на чем-нибудь! Ты не забудешь, точно? Ну, давай дальше. Постой, моя очередь… – Он поднял глаза вверх, потом, прикрыл их. Щеки его горели: – Счас… Уф, рифму, май-то, придумал обалденную! Вот:

Помоги же, солнце, русскому народуОтстоять Великую Светлую Свободу…

Я немножко подумала:

Помоги прийти к нам тем, кого так ждем,Тем, кого так страстно мы в мыслях зовем…

Но тут Мишкино вдохновение, кажется, начисто иссякло. Пауза затянулась. Я решила сделать концовку:

Родина святая! Воля золотая!

Миша быстро, благо рифма была знакомая, уже двукратно им обкатанная, завершил:

Вот о чем тоскует душа молодая…

Он потом весь вечер носился с этим нежданно появившимся на свет божий стихотворением, тщательно переписал его и спрятал листок в своем сундучке. И договорился наконец до того, что писать стихи для него – раз плюнуть и что, пожалуй, он вскоре засядет за настоящую поэму… Вот только надо, май-то, тему хорошую подобрать… Ну-ну…

И у меня сегодня настроение таково, что впору писать не то что поэму – роман. Может быть, еще оттого, что весь день была одна, колола под навесом дрова. В одиночестве хорошо думалось, а думать, мечтать и переживать сейчас есть о чем… Финляндия, Венгрия, Болгария, Румыния… Слава тебе, Господи, – началось! Началось то, о чем уже давно с надеждой и с тайной радостью говорили, что так долго ждали. Финляндия и Венгрия фактически готовы к капитуляции перед советскими войсками, и только под яростным нажимом германского Вермахта в этих странах созданы вторые правительства. В Болгарии – революция! В Румынии – наши, русские!! Ура! Ура! Ура! Еще раз – троекратное «Ура»!

Целый день грохочут, ползут по железной дороге составы с живой силой, оружием, техникой. И все – на Восток, на Восток. Заметались, забегали, как крысы в крысоловке. Но напрасно! Напрасно ведь, Господи? Сердце мое предсказывает – не может, не может все повернуться вспять! Не может, не должно! Ведь недаром накатило на меня, поглотило всю без остатка такое тревожно-радостное, такое сумасшедше-счастливое чувство! Скоро, скоро, скоро должно что-то произойти и здесь. Скоро!

3 апреля

Понедельник

Вот и апрель уже на дворе. «Априль, априль, ер вайст нихт, вас ер вилль»[19], – такими словами непривычно миролюбиво приветствовал нас сегодня возле крыльца Шмидт, когда мы с Симой и Мишей под сказочной снежно-белой, пронизанной ослепительным солнцем метелью возвращались с поля на обед. Действительно, этот взбалмошный месяц апрель и сам не знает, чего он хочет. Вчера и сегодня погода, словно бы сбрасывающая с себя свои бесчисленные наряды ветреная кокетка, меняется по десять раз в день. Яркая голубизна неба вдруг сменяется серой, невзрачной тусклостью, солнечное сияние – мутной снежной круговертью, ласковая, прогретая весенним теплом безмятежность – резким, пронизывающим ветром. А то, как сегодня, – одновременно и снег, и солнце – мириады суматошно кружащихся в воздухе невесомых серебряных блесток под пепельно-голубым куполом неба. «Априль, априль…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное